– Я и так его знаю, – поправил Маркус. – Дело в другом. Вотты можешь поднять десять килограммов. И двадцать можешь. И тридцать, наверное.

– И пятьдесят смогу, – уверенно сказала Хелен. – На высотерули тягать – не каждый мужик сумеет.

– А сто? – спросил Маркус. И не дожидаясь ответа, пояснил: –Я знаю, как взять на Слово… ну, все что угодно. Но не могу. Пока.

– Но уже скоро сможешь, – сказала Хелен. – Не теряясознания, не уставая… так?

– Угу.

Они разговаривали, а я осматривал окрестности. Но все покабыло спокойно. И я спросил, скосив взгляд на Маркуса:

– А к чужому Слову сможешь дотянуться?

На этот раз Маркус ответил не сразу. Трудно слепомуобъяснить, какого цвета у него глаза…

– Когда тянешься в Холод, – сказал он наконец, – то словнобы на ощупь ищешь. Представь, что положил что-то в темной комнате, а потомпытаешься найти. Если помнишь, что ты ищешь, или где оно лежит – то нетрудно. Ачужое Слово… наверное, надо, чтобы свет зажегся.

– Скорее бы. Даже если ты сумеешь Словом целую армиюразоружить – это не выход. Голыми в бой пойдут и сомнут. Руки тебе свяжут, ротзаткнут – вот и все, ничем Слово не поможет. А вот когда у тебя будет властьнад всеми сокровищами мира…

Маркус все-таки сел, досадливо отстранив пытавшуюсяостановить его Хелен. Сказал:

– Нам надо быстрее добраться до Крайовы. Я уверен, всеостальные сумели спастись… и они будут нас ждать.

И такая уверенность слышалась в его голосе, что я поверил.Без остатка, будто дурным сном были рушащиеся стены катакомб, заполнившаявоздух пыль и чей-то отчаянный крик…

– Тогда в путь, – сказал я. – Нам бы тоже спастись немешало.

По всем воровским правилам, а может, и по правилам тайныхлазутчиков, нам предстояло двигаться вдали от сел и городов, таясь отвстречных. Вообще-то куда лучше прятаться в толпе, чем в чистом поле, но это насвоей земле. Мы же шли по Османии. Даже в самые спокойные времена любойдеревенский староста (или кто тут, у осман, вместо старосты) не преминул быпроверить наши подорожные. А уж сейчас, после стычки на границе, и говоритьнечего!

Об этом я сразу же сказал Хелен и Маркусу, чтобы нерассчитывали зря на горячий ужин и чистые постели. Но судьба распорядиласьиначе.

К вечеру дорога вывела нас к большому селу. Километров запять от него мы с дороги сошли – слишком уж часто стали попадаться повозки, откоторых приходилось таиться в поле. Так что шли мы по меже между полями, помягкой от недавних дождей земле. Медленнее, конечно, но зато спокойнее.

Село было большим. В нем стояла не только мечеть, но и храмСестры-Покровительницы – маленький, неброский, на самом отшибе, но все-таки…

В поле, в километре от околицы, где стоял храм, мы иостановились на совещание.

– Османы почитают Искупителя и Сестру как пророков, –сказала Хелен. – Искупителя молят о богатстве и процветании, а Сестру – оприбавлении в семействе, о благополучном разрешении от бремени. Так что храмывдоль границы встретить можно, только не надо там помощи искать.

Я и не собирался за поддержкой в храм обращаться, но Хеленслушал внимательно. Кое-что интересное про Османскую империю она и впрямьзнала.

– Если бы у нас были хоть какие-то документы, – продолжалаХелен, – можно было бы выдать себя за паломников, пешком идущих на поклонениесвятым местам. Османы последние годы паломников пропускают охотно, препятствийне чинят… деньги – они всем нужны.

В том, что паломники к святым местам пешком ходят, через всюОсманскую империю, я сомневался. Рядом с храмом Сестры виднелся караван-сарай,рядом с которым стояли два дилижанса. Видимо, хоть под строгим досмотром, нодилижансы через границу все-таки пропускали. Из одного дилижанса лошадей ужевыпрягли, из другого – как раз распрягали, и к храму тянулись люди. Ну кто жеще, кроме паломников, первым делом бросится на молитву – не умывшись, непереодевшись с дороги…

– А ведь наверняка у кого-то на Слове лежат подорожныедокументы… – сказал Маркус. Вроде и с иронией сказал, но при этом раздумчиво.Так умный ребенок мечтает – не вырасти и на дочери Владетеля жениться, аразбогатеть, и свой бакалейный магазинчик завести…

Хелен стала рассказывать какую-то придворную сплетню, о том,как мелкий баронишко из Германии решил отправиться на покаяние и исцеление отпьянства в святые места. Но по пути, по своему обыкновению, напился пьян, былсхвачен османскими стражниками на улицах Софии в совершенно непотребном виде ипо суровым османским законам нещадно бит плетями. Нахлебавшись позора, баронпуть продолжать не стал, а вернулся в Державу. Однако османские плети исцелилиего от пьянства ничуть не хуже святых отшельников в иудейских пустынях.Владетель же, которому барон подал петицию с жалобами на обиду, лишь рассмеялсяи повелел: если еще раз барон напьется, то бить его плетями станут державныестражники, ибо надо проверить целебную силу и державных плетей.

Я слушал вполуха, а сам смотрел на храм и дилижансы. Большиедилижансы, хорошие. Там и отдельные кабинки первого класса есть, и второгокласса места, и третьего – на крыше… К Богу на покаяние каждый по-своему ходит,в меру достатка. Высокородные пассажиры вряд ли и заговаривать станут славочниками и куртизанками из третьего класса…

Ох рискованно!

Ну а пешком сотни километров идти – многим ли безопаснее?

Я посмотрел на дорогу – и увидел, как катит к селу еще одиндилижанс.

Ну чем не знак?

– Хелен, – сказал я. – Они тут на ночь остановятся, верно?Три дилижанса. Друг друга паломники толком не знают.

Умница летунья, сразу все поняла! Взгляд мой на дорогупроследила, расстояние до караван-сарая прикинула, тревожно глянула на Маркуса.

Он тоже все понял. И загорелся – не по трезвому расчету, ине по изнеженности, а лишь по детской тяге к авантюрам.

– Давайте! По полю ползком…

– В полный рост и ближе к дороге подходя, – прервал я его. –Человек, который таится, сразу подозрения возбуждает. Идти спокойно, междусобой разговаривать, держаться ближе ко мне.

Наглость это была непомерная. Лишь однажды я так рисковал –когда в замке каталонского графа, куда зван не был, но в ливрее лакея прошел,этому самому графу за обедом прислуживал. Но там уж выхода не было, либо стоятьмолчаливой тенью, пытаясь сообразить, какое блюдо подавать, либо на коленипадать и во всем каяться…