Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я очень спешу, – досадливо отмахнулся тот.
– Это ненадолго, обещаю. Я угощу вас чашечкой кофе.
Креспи не терпелось отделаться от назойливого типа и спокойно выпить эспрессо.
– Послушайте, я даже не знаю, кто вы такой и откуда вам известно мое имя, и я уже сказал: у меня нет времени.
– Аманда.
– Простите, кто?
– Вы ее не знаете, но это умная девочка. Ей четырнадцать лет, она учится в средней школе. Как и все в ее возрасте, она много мечтает, строит множество планов. Очень любит животных, а с некоторых пор ей нравятся также и мальчики. Один за ней ухаживает, девочка держит его на расстоянии, ждет, когда он признается в любви. Наверное, этим летом она поцелуется в первый раз.
– О ком вы говорите? Я не знаю никакой Аманды.
Эрриага хлопнул себя по лбу:
– Ну конечно, какой же я дурак! Вы не знаете ее потому, что, по правде говоря, ее никто не знает. Аманда должна была родиться четырнадцать лет назад, но какой-то лихач сбил ее мать на пешеходном переходе в одном из периферийных кварталов, а сам скрылся с места происшествия: его так и не нашли.
Креспи онемел.
Эрриага не сводил с него обвиняющего взгляда.
– Аманда – имя, которое та женщина выбрала для своей дочери. Вы этого не знали? Похоже, нет.
Комиссар тяжело дышал, вглядываясь в человека, стоявшего перед ним, но не решаясь заговорить.
– Знаю, вы очень набожный человек: каждое воскресенье ходите к мессе и причащаетесь. Но я здесь не затем, чтобы судить вас. Мне, собственно, плевать, спите ли вы по ночам или каждый день думаете о том, что сотворили, желая предаться в руки ваших коллег. Вы мне нужны.
– Зачем я вам нужен?
Эрриага открыл стеклянную дверь бара.
– Давайте закажем этот благословенный кофе, и я вам все объясню, – промолвил он со своей обычной нарочитой мягкостью.
Вскоре они уже сидели в зальчике на верхнем этаже заведения. Кроме нескольких столиков, вся мебель там состояла из пары бархатных диванов. Всюду царили серый и черный цвета. Единственной яркой нотой был огромный, во всю стену, постер, изображавший кинозрителей годов этак пятидесятых в поляроидных очках.
Перед этой неподвижной и безмолвной публикой Эрриага снова заговорил:
– Человек, которого вы нашли сегодня ночью связанным, с кляпом во рту, на месте, где погиб комиссар Моро…
Креспи изумился. Как это стало известно?
– И что с этим человеком?
– Вы должны его отпустить.
– Что?
– Вы меня прекрасно поняли. Вы сейчас вернетесь в комиссариат и под предлогом, который сами придумаете, освободите его.
– Я… Я не могу…
– Конечно можете. Не обязательно устраивать ему побег, достаточно просто показать выход. Я вам гарантирую, что больше вы никогда его не увидите. Как будто он никогда и не присутствовал на сцене преступления.
– Есть следы, которые говорят об обратном.
Эрриага и об этом позаботился: когда Леопольдо Стрини, эксперт ЛТА, разбудил его утром, «заранее» сообщая о смерти Моро, Батиста велел ему уничтожить все улики, касающиеся единственного человека, выжившего в перестрелке.
– Не беспокойтесь ни о чем. Я вам гарантирую, что последствий не будет.
Креспи напрягся. По тому, как он сжал кулаки, Эрриага понял, что честный полицейский, живший в нем, не желал поддаваться шантажу.
– А если вместо этого я вернусь в комиссариат и признаюсь в том, что совершил четырнадцать лет назад? Если сейчас вас арестую за попытку шантажировать должностное лицо при исполнении служебных обязанностей?
Эрриага поднял руки.
– Вольному воля. Я ведь не могу вам запретить, – сказал он без малейшего страха и рассмеялся. – Думаете, я пришел говорить с вами, не учитывая подобного риска? Я ведь не настолько глуп. Неужели вам всерьез приходит в голову, будто вы первый, кого я убеждаю такими методами? Вы, наверное, удивляетесь, как я узнал то, что, по вашему убеждению, было известно только вам… Так знайте: такие приемы работают и с другими. И те люди не такие несгибаемые, уверяю вас: они сделают все, чтобы сохранить свои тайны. И если я их попрошу об услуге, им будет трудно отказать.
– О какой услуге? – Креспи начинал понимать и заколебался.
– У вас прекрасная семья, комиссар. Если вы послушаетесь голоса совести, расплачиваться придется не только вам.
Креспи разжал кулаки и понурил голову, признав свое поражение.
– Значит, с сегодняшнего дня я должен буду все время озираться в страхе: а вдруг вы снова появитесь и попросите о других услугах.
– Знаю, это звучит ужасно. Но попробуйте взглянуть на дело с другой стороны: лучше смириться с некоторым неудобством, чем провести остаток жизни опозоренным, а главное, в тюрьме за убийство с отягчающими обстоятельствами и неоказание помощи.
3
Сандры дома не было.
Маркус позвонил в квестуру, думая, что Сандра на дежурстве, но ему ответили, что она взяла отгул. Маркус был вне себя, он должен был ее найти, удостовериться, что с ней все в порядке.
Ближе к полудню ему удалось связаться с Клементе. Через ту же самую голосовую почту друг сообщил ему, что монстр, судя по всему, этой ночью снова нанес удар, в Сабаудии. Мужчина, имя которого неизвестно, погиб, женщине удалось убежать и поднять тревогу, но после она исчезла без следа. Чтобы обсудить произошедшее, они договорились встретиться в квартире-эстафете в районе Прати.
Маркус пришел первым и стал ждать. Он не знал, почему его так легко выпустили из полиции. В один прекрасный момент дверь камеры, где его заперли, отворилась и вошел комиссар Креспи с протоколами допросов. Дал бумаги Маркусу на подпись с рассеянным видом, как будто дело перестало его интересовать. Потом сообщил, что Маркус свободен и может идти, с условием, что его можно будет отыскать, если понадобится еще раз допросить.
Маркусу, который указал фальшивый номер телефона и фальшивый адрес, вся процедура показалась несообразной, какой-то поспешной. Тем более что он оказался свидетелем гибели комиссара Моро. Никакой патруль не сопроводил его домой, по адресу, который он указал, чтобы удостовериться, что он в самом деле там проживает. Никто не порекомендовал обратиться к адвокату. Более того: ни одно должностное лицо не выслушало его версию событий.
Вначале пенитенциарий заподозрил ловушку. Потом решил: здесь что-то другое. Чья-то могучая рука. Явно не Клементе.
Маркус уже устал от отговорок, от необходимости постоянно действовать с оглядкой, а особенно от того, что ему никогда не сообщают, в чем конкретно заключается смысл его миссии. И едва друг возник на пороге, как Маркус набросился на него:
– Что ты от меня скрываешь?