Слева широкая мраморная лестница вела на верхние этажи. Маркус стал подниматься.

Вошел в зал, стены и потолок которого были расписаны фресками. Старинная мебель и люстры дополняли богатое убранство. В воздухе витал едва уловимый запах, аромат старинного жилища. Пахло драгоценными породами дерева, написанными маслом и покрытыми лаком картинами, ладаном. Уютный, располагающий к размышлениям запах давно минувших дней.

Пенитенциарий проходил через залы, точно такие, как первый, а поскольку они были смежные, между ними не было никаких коридоров, то Маркусу казалось, что он все время входит в один и тот же зал.

С картин на стенах дамы, вельможи и кавалеры, чьи имена давно забыты, следили за тем, как он проходит, и их взгляды, вроде бы застывшие, обращались на него.

«Где они сейчас? – задумался Маркус. – Что осталось от них?» Может быть, только картина, лицо, которое угодливый художник приукрасил, несколько погрешив против правды. Они верили, что так память о них сохранится надолго, но стали всего лишь предметами обстановки, как любая дешевая безделушка.

Пока Маркус предавался размышлениям, до него донесся звук. Одна и та же нота, повторяемая до бесконечности. Как некое закодированное послание. Как приглашение. Звук показывал дорогу.

Маркус пошел на него.

По мере продвижения звук становился все четче, источник его все ближе. Наконец Маркус оказался перед полуоткрытой дверью. Звук доносился из-за нее. Пенитенциарий переступил порог.

Просторная комната, большая кровать под балдахином. Бархатные занавеси задернуты, так что не видно, кто там лежит. Но современное оборудование, расположенное вокруг, позволяло о многом догадаться.

Аппарат для кардиоконтроля – отсюда и происходил путеводный звук. Монитор, регистрирующий параметры жизнедеятельности. И кислородный баллон, трубка из которого тянулась к постели и пропадала за занавесями.

Пенитенциарий медленно подошел ближе и только тогда заметил, что в углу, на кресле, распростерлось тело. Узнав Ольгу, женщину с рыжими волосами, Маркус засомневался, правда ли она мертва. Но женщина не шевелилась, глаза ее были закрыты.

Подойдя еще ближе, он убедился окончательно, что женщина не спит. Руки ее, сложенные на коленях, еще сжимали шприц: по всей вероятности, Ольга что-то вколола себе. Причем вколола в шею, прямо в сонную артерию.

Маркус поднял ей веко, чтобы окончательно удостовериться, что она умерла. Только убедившись в этом, повернулся к кровати.

Протянул руку, отдернул одну из занавесей, уверенный в том, что обнаружит второй труп.

Но в кровати лежал бледный человек с редкими светлыми растрепанными волосами. Огромные глаза, кислородная маска, скрывающая половину лица. Грудь под одеялом медленно поднималась и опускалась. Казалось, он весь усох, уменьшился – словно на него навели злые чары, как в сказке.

Профессор Кропп поднял на него усталый взгляд. Улыбнулся.

После с трудом вынул из-под одеяла костлявую руку и сдвинул кислородную маску со рта.

– Ты чуть не опоздал, – прошептал он.

Маркус не испытывал никакой жалости к человеку на пороге смерти.

– Где Виктор? – грубо осведомился он.

Кропп еле заметно качнул головой:

– Ты его не найдешь. Даже я не знаю, где он. Не веришь – не надо, в моем положении ни пытки, ни угрозы уже ни к чему не приведут.

Все застопорилось, они опять в тупике.

– Ты не понял Виктора, никто не понял его, – говорил старик, очень медленно. – Обычно мы не убиваем сами животных, которых едим, верно? Но если голод заставит нас, мы это сделаем, так ведь? И даже готовы будем пожрать человеческий труп, если от этого зависит наше выживание. В экстремальных обстоятельствах мы совершаем поступки, каких иначе не стали бы совершать. Так и для некоторых людей убийство не выбор, а вынужденная необходимость. Что-то есть у них такое внутри, что заставляет их убивать. Единственный способ избавиться от невыносимого давления – подчиниться.

– Ты оправдываешь убийцу.

– Оправдываю? Слепой от рождения не знает, что значит видеть, то есть, по сути, не знает, что он слеп. Так и человек, которому неведомо добро, не знает, что совершает зло.

Маркус наклонился к самому его уху:

– Избавь меня от последней проповеди, скоро твой демон примет тебя в аду.

Старик повернулся на подушке, пристально взглянул на него:

– Ты это говоришь, но сам так не думаешь.

Маркус отпрянул.

– Ты не веришь ни в дьявола, ни в ад – разве я не прав?

В глубине души пенитенциарий был вынужден с досадой признать, что да, он прав.

– Как можешь ты позволить себе умирать в таком месте? Среди всей этой роскоши?

– Ты как те несчастные дурни там, снаружи: всю жизнь они неверно ставят вопросы и ожидают ответов, которых именно поэтому и не получат.

– Продолжай, любопытно, что ты еще скажешь… – подстрекнул его Маркус.

– Ты думаешь, что действовали несколько человек. Я, Астольфи, Ольга, которая лежит вон там в кресле, Фернандо и Джованни. Но мы всего лишь часть целого. Мы просто дали пример. Другие наши сторонники таятся в тени, потому что никто их не поймет, но наш пример вдохновляет их и придает им силы. Они нас поддерживают и молятся за нас.

Упоминание о кощунственных молитвах ужаснуло пенитенциария.

– Аристократы, жившие в этом дворце, были на нашей стороне с самых давних времен.

– С каких – давних?

– Думаешь, все сводится к настоящему? За последние годы мы пометили нашим символом самые кровавые преступления, чтобы люди поняли и пробудились от спячки.

– Ты говоришь о человеке с головой волка. – Маркус вспомнил дела, о которых незнакомец рассказал Сандре в Колизее: няня, педофил, отец семейства, убивший жену и детей…

– Но прозелитизма мало. Необходимо подать сигнал, который поняли бы все. Это как в сказках: нельзя обойтись без злодея.

– Вот зачем был нужен институт «Гамельн»: воспитать детей, которые станут монстрами.

– Потом появился Виктор, и я понял: он то, что надо. Я облек его всем своим доверием, и он меня не подвел. Когда он закончит рассказывать свою историю, даже ты поймешь и удивишься.

Слушая эти бредни, Маркус совсем пал духом. Поймешь и удивишься. Похоже на пророчество.

– Кто ты? – спросил старик.

– Раньше я был священником, а теперь сам не знаю, – искренне отвечал Маркус. Какой смысл хранить тайну перед умирающим.

Кропп рассмеялся, но смех скоро сменился приступом кашля.

– Я хочу дать тебе кое-что…

– Мне ничего от тебя не надо.

Но Кропп, не обращая внимания на его слова, с усилием, которое казалось нестерпимым, протянул руку к тумбочке. Взял сложенный вдвое кусок картона и протянул Маркусу.