Андрей, в принципе, был за, но ему хотелось добавить к литературе что-нибудь остренькое, политическое.

– Войновича? Твоя мама ведь с ним знакома? Пусть попросит у него пару рассказов!

Женя отказывался. Я была на его стороне.

– А почему? – удивился Андрей.

– А при чем здесь политика? – парировал Женя.

Лариса подняла палец вверх:

– Вы посмотрите, на чьей могиле мы сидим!

Мы посмотрели на табличку, это была могила Глинки. Федора Михайловича.

Женя открыл портвейн, и это положило нашим спорам конец. Мы выпили, заели кладбищенской малиной, потом пошли назад. Осталось за спиной кладбище с его малиной. На остановке стояли женщины, работяги в комбинезонах. Андрей неожиданно остановился и, сложив ладони рупором, прокричал: «Долой советскую власть! Да здравствует свободная Карелия!» Была немая сцена. Потом какая-то тетка с авоськой покрутила пальцем у виска:

– Чего орешь как оглашенный? Иди домой, проспись!

– Прошу тебя, пойдем, – сказал Женя и потянул его за рукав.

Но было уже поздно. Непонятно откуда взявшийся милиционер перегородил нам дорогу.

– Кто кричал?

Женя вышел вперед.

– Я.

– Документы?

Женя достал паспорт.

Милиционер взял паспорт, почитал и опустил его в карман.

– А по-моему, кричал не ты, – заметил он, – а он!

– Вы ошибаетесь, – сказал Женя.

Милиционер долго и внимательно смотрел на Андрея. Андрей молчал. Потом милиционер вздохнул:

– Вот, возьми свой паспорт и иди домой! – сказал он Жене.

Женя кивнул.

– Домой, понял? А к нему не иди. Смотри, он тебя не защитил, хотя кричал он.

– Вы не правы, – повторил Женя. – Кричал я.

Когда мы дошли до подъезда, Женя стал прощаться.

– Ты куда? – спросила я.

– Мне надо подмести участок.

– Может, я с тобой?

– Не стоит. Я скоро приду.

У него был усталый вид, и я не стала с ним спорить.

В наше отсутствие в квартире Андрея появились еще какие-то гости, тоже с длинными волосами. С ними были девушки, гитара и рюкзак с портвейном. Как они проникли внутрь, Бог его знает. Намечалась пьянка.

Мне не хотелось пить. Я зашла в отведенную нам с Ларисой комнату, легла на застеленную пледом низкую кровать и стала смотреть в потолок. Смотрела и думала: как мне со всем этим быть? Если бы он мне сказал: так, мол, и так. Я тебя люблю. Но Женя ничего такого не говорил. Если не считать той произнесенной не к месту фразы «давай поженимся», он вообще о нас не говорил.

Андрей заглянул в комнату:

– Сейчас Леня будет петь песни! – сказал он.

– Какие еще песни?

Мысли мои путались от температуры и выпитого натощак портвейна.

Прерву на минуту повествование, чтобы сказать пару слов о том, из-за чего я взялась описывать всех этих играющих в разночинцев мальчиков-поэтов, девочек – обожательниц литературы. Жизнь – путаная штука. Я знала много смелых и ярких людей. С годами они обветшали и вылиняли. Их молодость и смелость ушли на дрязги с начальством, их огонь был употреблен на семейные склоки. А с нами жизнь ничего не могла сделать. Могла либо отпустить, либо убить. Ну вот и довольно об этом… Когда я проснулась, было утро нового дня. На кухне гудел чайник, звучали голоса, среди них – Жени. Я вышла в кухню. Женя и Андрей придумали, как нужно уходить в случае обыска. На счет «раз, два, три» мы должны взять вещи, макет журнала и дальше – выпрыгнуть в окно. Мы репетировали. Окно спальни выходило в тенистые задние дворы. Этаж был первый. Прыгнувший попадал в заросли жимолости и шиповника, вокруг с шипеньем разлетались потрепанные дворовые коты. Это окно мы договорились оставлять открытым. В него как-то ночью влез вдрабадан пьяный мужик. Он искал Клаву. Мы с Ларисой ему объяснили, что никакая Клава здесь не живет. Он извинился и ушел в то же окно, из которого возник. Просто сиганул с подоконника, и никаких тебе тренировок. Я опасливо выглянула, он уже собирался лезть в следующую квартиру. Видно, так уж он ее любил, свою Клаву, что не отступал ни перед какими трудностями.

Андрей ходил на работу и каждый раз возвращался с очередным куском макета. Мы их вычитывали, кое-что укладывали в чемодан, остальное Андрей прятал на дно ящика с картофелем. На всякий случай мы позвонили Кривулину.

Андрей вдохновился и целый день ничего не пил.

– Вариант верный, – говорил Андрей, прихлебывая чай из карельской пиалы. – У Кривулина отлаженные контакты. Надо закончить к пятнице. Женька пойдет со мной на работу, вдвоем мы быстро управимся!

К вечеру следующего дня у нас на руках был полный макет журнала «Север – Юг». Пришли гости: две девушки-филологини, Оля и Аня. Андрей показал девушкам наше детище.

– А вы не почитаете что-нибудь? – попросила Оля.

Андрей сначала отказывался, потом расчитался и читал весь вечер.

Потом они обсуждали услышанное.

Вернее, обсуждала Аня. Оля отказывалась. Поглядывая на Женю, она объяснила:

– Я считаю, что стихи анализировать – грех. Их нужно чувствовать. Когда мне нравится, у меня мурашки ползут по спине.

Женя сказал, что это самый верный подход к искусству, когда мурашки по спине и все прочее.

Аня, которая посещала поэтический семинар при университете, не сдавалась:

– А как же Шкловский, Тынянов? А Якобсон, наконец? Они, ты считаешь, не чувствовали?

– Это потому что мужчины не чувствуют кожей, – упорствовала Оля. – Мужчины должны все препарировать!.

Девушки ушли глубоко за полночь. Женя лег в коридоре на раскладушку, Андрей заснул на своем матрасе в углу гостиной, а мы с Ларисой вернулись в нашу спальню. Мне не хотелось спать. Завтра что-то произойдет, думала я. Что-то, что развяжет узелок. Под окнами истошно орали коты, и кто-то сверху кричал, чтобы все заткнулись. Потом с треском раскололась брошенная вниз бутылка. Я заснула только под утро.

На завтрак были макароны с сыром. Андрей сложил пронумерованные листы в папку. Потом достал бутылку портвейна:

– Разговеемся?

Лариса колдовала у плиты над варящимся кофе:

– Не рано ли, в одиннадцать-то часов утра?

В дверь позвонили.

– У кого-то чутье! – сказал Андрей.

Он неохотно поставил на стол уже налитый стакан и направился к двери. Щелкнул замок.

– Можно войти? – услышали мы голос.

Андрей открыл, и мы увидели на пороге двух милиционеров, за их спинами стоял человек в штатском.

Дальнейшее показало всю нашу неопытность.