на щите, Никлас присел, прислонившись спиной к стене и решил просто отдохнуть те несколько минут, пока его не заберет к себе в работу Специальная Служба Дознания, иначе называемая — в разговорном общении, инквизицией. В том, что это инквизиция по его душу прибыла — сомнений у Никласа не было, на вертолетах здесь никто больше летать не будет в это время.

Глава 21

Апрель

От мощных ламп настолько сильно веяло жаром, что Никлас уже вспотел. Некоторое облегчение прохлады лишь приносило то, что одежда была рваной в некоторых местах — после заключения под стражу переодеться ему так и не дали. Так и оставался в том, в чем убивал мутантов в замке Оберхойзера.

Одно хорошо — откат после стимуляторов ушел, как не было. Летели из Борзи на военно-транспортном самолете, и Никлас весь пролет пропустил, провалившись в беспамятство. Как портал — про себя подумал он, под конвоем выходя на бетон взлетно-посадочной полосы в Петербурге. Потом — спасибо хоть осмотреться позволили, дав понять куда привезли, последовал мешок на голову, посадка в машину, недолгая дорога и вот он в допросной камере, только в которой мешок с его головы сдернули.

Бьющий в глаза свет оказался настолько ярок, что причинял неудобства даже через закрытые веки. Зажмурившись, Никлас попытался отвернуть голову, но примотали к стулу с высокой спинкой его крепко — голову в том числе, так что не пошевелиться.

Сидел Никлас здесь уже несколько минут, но никто его ни о чем не спрашивал. Он даже не уверен, есть ли кто-то рядом — яркий свет буквально выжигает возможность ощущать чужие ауры. Минуты под ослепляющим светом тянулись и тянулись, и, по ощущениям времени, уже около получаса прошло. Забыли его что ли? — подумал он, заранее зная ответ. Нет, не забыли, просто готовят к допросу.

Второе посещение инквизиции разительно отличалось от первого: если тогда сразу его начали допрашивать несколько меняющихся следователей, детально и по крупицам воссоздавая картину произошедшего, а после в ходе многочасовых бесед пытаясь вывести на несоответствие, то сейчас ничего подобного не происходило.

— В прошлый раз я сюда ходи-и-ил, но сегодня как-то не удалось, не удалось, — негромко пробормотал Никлас себе под нос.

Похоже, именно этого — если иметь ввиду хоть какую-то реакцию, от него и ждали. Потому что практически сразу же Никлас почувствовал движение позади себя, рот ему резко залепили скотчем, а парой секунд позже — встряхнув, причем буквально встряхнув, вместе со стулом, в кабинете заиграла музыка. Выкрученная на такую громкость, что от ритма тело ощутимо вздрагивало, пробивал звук до самого нутра.

Слепящий свет стал еще ярче, уже обжигая до дискомфорта и болезненных ощущений даже при закрытых глазах; громкие и постепенно усиливающиеся звуки музыки били по ушам так, что чувствовалась физическая боль.

«В следующий раз я сюда не пойду», — мысленно попытался взбодрить себя Никлас, пытаясь сохранить внутреннее самообладание. Через — по внутреннему ощущению, еще примерно полчаса пытки, проведенных под ярким выжигающим светом и в центре болезненной музыкальной трансляции, Никлас понял: перед тем как произнес фразу, послужившую триггером ко включению музыки, он немного ошибался про неприятные ощущения. Тогда, в сравнении, еще было весьма комфортно, в отличие от нынешнего момента.

Время болезненно тянулось, пытка светом и громкой музыкой продолжалась — причем закрывшие его в допросной инквизиторы, как назло, без конца гоняли одну и ту же песню группы ТППТ с незатейливым мотивом и припевом, только от которого можно было взвыть. Ни яркого света, ни болезненно громкой музыки даже не нужно, и так сойдет психологической атакой.

Свет с музыкой оказались выключены настолько внезапно для ощущений, что Никлас невольно вздрогнул. Звенящая тишина ощутимо давила на уши — гулким шумом эха, а вот отсутствие обжигающего света дарило самое настоящее блаженство. Посидев несколько минут, Никлас чуть-чуть приоткрыл веки. Санкций не последовало, и он понемногу открывал слезящиеся глаза, сквозь мутную пелену пытаясь рассмотреть стоящего перед ним человека, присутствие которого почувствовал сразу после того как исчез обжигающий свет.

Вот когда заметно приоткрыл глаза и сощурился, начав присматриваться, действие снова повлекло последствия — на голову опять нахлобучили тканевый мешок, который сразу же плотно замотали скотчем. Похоже, дознаватель совсем не хотел, чтобы Никлас его увидел и запомнил. Как подтверждение такой версии — голос, который зазвучал, явно будучи искусственно искаженным.

— Граф Николай Александрович Бергер.

Никлас промолчал. Он знал этот прием и понимал, что любое сказанное слово сейчас будет использовано против него. Но происходящее его все же, хоть чуть-чуть, но порадовало: дознаватель скрывал свою личность. А это значит, что он возможно рассматривает шанс того, что Никлас отсюда выйдет. Когда-нибудь.

— Николай Александрович. Ну что же вы молчите? — снова прозвучал искаженный механический голос. — Рассказывайте.

— На балу в Петербурге знаменитая балерина… — Никлас заговорил, плохо слыша свой голос. Кашлянул, прочистив горло, продолжил: — Знаменитая балерина в толпе поклонников делится впечатлениями о жизни и выступлениях, и под конец жеманно произносит: «В общем, я постоянно в разъездах — Петербург, Москва, одна нога здесь, другая там…» Корнет Оболенский, подкручивая ус, произносит: «Хотел бы я оказаться где-нибудь в Бологом». Тут к компании подходит поручик Ржевский, не слышавший начала разговора, и произносит громко: «Бывал я в этом вашем Бологом — дыра, доложу вам, редкостная!»

В допросной камере — неожиданно, раздался громкий смех. Который, из-за искажения голоса до механического звучания, выглядел довольно странно и неприятно.

— Хороший анекдот, не слышал, — произнес дознаватель. — Отличное начало разговора, Николай Александрович. Теперь, прошу вас, расскажите детально, не упуская ни единой мелочи, все подробности вашего путешествия из Москвы, которое привело вас в окрестности города Борзи. Начните, пожалуйста, с момента посадки на поезд «Россия».

— Я не могу комментировать и разглашать детали операции без разрешения руководства, — ответил Никлас запомнившейся фразой из развлекательного фантастического фильма, девять частей которого просмотрел в поезде.

— Ах, то есть это была операция? Это ведь полностью меняет дело! — даже в механических интонациях было слышно заметное удивление.

«Какой же я идиот», — примерно так можно было охарактеризовать поток мыслей Никласа, которые появились оценочным суждением результата сказанной фразы. И даже то, что голова гудела и после сражения в замке Оберхойзера, и после пытки светом и звуком, его никак не оправдывало.

— Операция, значит, — в голосе дознавателя все еще слышалось удивление. — Тогда, прошу вас, расскажите детально и не