рука его не слушалась. – Изнанки, карусели, мельницы, всякие штучки, слепые пятна… Сколько их было.

– Семецкий, надо же, – Ника глупо улыбалась. – Я не знал, что ты есть на самом деле. Я думал, ты легенда, что ли.

   Семецкий молчал. Ника тоже. Она не знала, о чем с ним можно говорить.

– Ты даже не ври себе, – едва слышно сказал он, – что пришла сюда за тем, чтобы приятеля выручить из беды. Не ври. Я вранья не люблю. Мне все врали. И всегда. И Зона обманула.

   У Ники перехватило дыхание от того, что легендарный сталкер так запросто ее раскусил.

– А зачем же я сюда пошла? – сдавленным голосом спросила она. – Ты знаешь?

– Я знаю. И ты не ври. Ненавижу вранье.

– Тогда зачем, скажи?

   Сталкер повернул шею и посмотрел на нее левым глазом. Потом отвернулся. На шее резко обозначилась жила.

– Сюда в Зону изгои ходят. Те, кто места в мире не нашел.

– И ты? – Ника почему-то обиделась. – Для тебя тоже места в мире не нашлось?

– Тоже. Я сюда в Зону за чудом шел. Не хватало в нашем мире чего-то особенного. Мне, знаешь, лет десять было, когда один мой друг похвастался, что полтергейста видел. Когда в доме вещи перемещались, и рубашка по комнате летала. Врал, наверное. Все врут. А я поверил. В Зону пошел. За чудом. Думал, доберусь до "исполнителя желаний", такого уж загадаю…

   Он надолго замолчал и Ника не выдержала.

– И что, загадал?

– Загадал.

– Исполнилось желание?

– Исполнилось.

– А что загадал, сказать можешь?

– Могу. Вечную жизнь себе загадал.

   Ника неопределенно хмыкнула.

– Не знаю. И что здесь плохого?

– Сама видишь, – он посмотрел в сторону изнанки. – Я же не знал, что к вечной жизни еще и смерть вечная прилагается. Видишь – живу. И умираю.

– Да уж, – ее передернуло от воспоминаний. – Врагу не пожелаешь.

– Точно.

   Помолчали.

– Ты, наверное, Зону как никто другой знаешь, – негромко сказала она. – И что ты вообще о ней думаешь? Что она такое, эта Зона?

   Девушка не надеялась на ответ. Но Семецкий ответил.

– Прививка.

– В каком смысле? – опешила она.

– В прямом. Тебе в детстве БЦЖ делали?

– Это от чего?

– От туберкулеза. Да делали, делали. Рукав задери. Шрам наверняка на левом плече остался. У меня, например, остался, – он задрал рукав костюма. На плече белела точка стянутого узлом шрама.

– Ну и что? – она пожала плечами. – Причем здесь Зона?

– Тоже прививка. От страшной и неизлечимой болезни. Для выработки иммунитета в дальнейшем. Как младенцу. А знаешь ли ты, что крайне редко, но такое бывает – делают ребенку прививку – у него никакой иммунитет не вырабатывается, а наоборот. Он заболевает. Туберкулезом.

– Что-то не верится.

– Бывает. Так и наша земля. Еще неизвестно, как себя поведет. Или иммунитет на Зону выработает, или наоборот – заболеет. Страшно и неизлечимо. Вот я пока и вижу, растет Зона, растет.

– Интересная теория. Ну и кто, по-твоему, сделал эту прививку? Инопланетяне?

   Семецкий опять повернулся и долго смотрел ей в глаза.

– В нашем полку прибыло, – невпопад сказал он и тяжело поднялся. – Пора мне.

– Подожди, – она попыталась задержать его, перегородив путь. – Что ты сказал, я не поняла?

   Семецкий обошел ее и направился вверх по тропе.

   Ника долго смотрела ему вслед. Он шел прямо к комариной плеши и до последнего девушка думала, что он свернет.

– Семецкий! Осторожно! – крикнула она за секунду до того, как он ступил в аномалию.

   Но вечный сталкер не обратил внимания на ее крик. Раздался хлопок и его не стало.

   Ника отвернулась. Она поправила мешок и пошла дальше. У нее не было желания наблюдать за последующим возрождением сталкера, так же, как и за его смертью.

   Собака – огромная страшная, в холке практически доходившая Нике до пояса – некоторое время жалась к ее ногам, потом успокоилась и побежала рядом.

   Когда впереди обозначились развалины деревни, означающие конец пути, Ника остановилась. Силы оставили ее. За пятеро суток, в которых по насыщенности событиями поместилась бы не одна жизнь, девушка старалась не думать о Красавчике – как он, жив ли? И вот вскоре ей предстояло убедиться, не напрасно ли был проделан трудный и долгий путь.

   Асфальтовое шоссе кончилось, перечеркнутое полоской выжженной земли. Где-то вдали гнездом аиста на фоне светлого неба выделялась водонапорная башня. В жесткой траве, словно в подтверждение того, что девушка не сбилась с курса, у обочины, валялся указатель. Ника приблизилась к нему. Не поленилась счистить носком ботинка ком земли, приставший к первой букве. Название "оровая" ей не понравилось.

   Девушка осторожно подходила к Боровой, ожидая от деревни, державшей Красавчика в заточении, любых неприятностей. Подтверждая невеселые мысли, собака повела себя странно. Она втянула воздух, рыкнула и села, не сводя безглазой морды с Ники.

– И правильно. – Ника остановилась в двух шагах от собаки. – Там нет ничего хорошего. Я знаю. Но идти надо. Прощай, собака.

   Слепая собака задрала морду в небо и завыла.

   Обойдя покосившиеся ворота, Ника вошла в деревню сквозь дыру в заборе. Пропали звуки. Под ногами шуршала галька, но звук доходил не сразу. Как будто после купания в ушах осталась вода. И ощущение накатило то же – мерзкое.

   Если и имелись когда-то улочки, дома, приусадебные участки, по-хозяйски обнесенные заборами, даже школа, магазин, быть может, Дом культуры, – все перемешалось, потеряло форму и лишилось предназначения. Изуродованный, разбитый поселок городского типа. Даже смерч не смог бы произвести большего разорения. Обрушенные под углом крыши, из которых торчали жерла труб. Обожженные бревна, дулами танковых стволов торчащие из оконных проемов.

   Ника шла, осторожно перешагивая через ямы, словно вчера оставленные колесами тяжелой техники, а сегодня застывшие, будто скованные первым морозцем. След ботинка четко впечатался в окаменевшую грязь.

   Развалины раздвинулись, высвобождая некое подобие площади. Куда Ника и вышла, держа автомат наперевес. Ей почудился тихий шепот слева, и она обернулась, в последний момент удержав палец на спусковом крючке – в оконном проеме никого не было. Она двинулась дальше, оставаясь под прикрытием стены дома.

   Эта стена ее и подвела.

   Вдруг у самого уха раздался хриплый человеческий голос, как на старой заезженной пластинке.

– Я возвращаю ваш портрет.

   Ника вздрогнула и отскочила. Стены уцелевших домов взорвались человеческими голосами.

– …мы пройдем, Кабан, мы пройдем!!

– …сука! Левее надо было…

   -. ..врагу не сдается наш гордый…

– …и не куда-нибудь, а в глаз…

– …вляпался… вот вляпался.