скрываемым до поры до времени противоречиям между Французской коммунистической группой Москвы и руководством РКП(б). Эти противоречия заключались в следующем. Во-первых, летом 1919 г. сложилась конфликтная ситуация между руководителем Французской секции Бюро ИККИ Н. Нюриным и некоторыми сотрудниками группы (П. Паскалем, А. Гильбо, Р. Пети). Руководитель секции совершенно обоснованно подал жалобу в ЦК партии на своих подчиненных, которые не справлялись с публикационной и переводческой деятельностью и отказывались выполнять поставленные перед ними задачи. Во-вторых, имели место разногласия между ЦК РКП(б) и французской группой Москвы по вопросу об исключении Ж. Садуля из группы. Как известно, сотрудники группы потребовали пересмотра решения ЦК партии, на что получили отказ. Подобный конфликт стал показательным в плане серьезных расхождений между политическими традициями во Франции и уже начавшими формироваться советскими политическими традициями, при которых руководящие органы не считали нужным учитывать мнение подчиненных, но требовали безоговорочного подчинения принятым руководством решениям. Р. Пети вспоминал также, что нередкими были случаи, когда на собрания группы прибывали «влиятельные члены РКП(б)» (не называя их имен) и диктовали правила[1575]. В свою очередь, французские активисты, воспитанные в демократической атмосфере, при решении возникавших вопросов жаждали свободы мысли и свободного диалога с членами ЦК РКП(б). Однако с точки зрения нарождавшейся советской бюрократии любое самостоятельное решение и даже любая самостоятельная мысль автоматически являлись нарушением дисциплины.

Глубокие различия между французской и формировавшейся советской политической культурами предопределили трансформацию взглядов членов французских групп. Большевики и французские активисты, рассуждая о социализме и коммунизме, в сущности, говорили о разных проявлениях, казалось бы, одного и того же – мировой социалистической революции. Сотрудники французских групп первоначально видели Россию как воплощение идей социализма, однако, столкнувшись с большевистскими идеями и методами деятельности, многие из них изменили свои воззрения. В ходе этого культурного обмена в их взглядах произошла своеобразная интеграция разных моделей мышления и некий синкретизм идеологий. Это можно проиллюстрировать на примере П. Паскаля, у которого, по выражению Н. И. Бухарина, в голове – «каша из религии и Капитала»[1576]. Но этот диссонанс нисколько не мешал самому П. Паскалю считать себя большевиком. В свою очередь, нежелание сотрудников группы подчиняться дисциплине в партии показало невозможность «диалога культур» в рамках РКП(б). Приобщаясь к идеям большевиков, французские активисты восприняли их отнюдь не полностью, но создали в своем сознании некий новый гибрид.

Ряд сотрудников французских групп, условно приняв идеи большевиков, с оговорками и надеждой на дальнейшее послабление советского режима, остались только их «попутчиками». На глазах этих «попутчиков» после упрочения власти большевиков в ходе Гражданской войны произошло жестокое подавление Кронштадтского восстания. Это событие показало им, что утверждения советской власти о необходимости демократических методов управления насквозь лживы. В тот момент, когда сотрудникам французских групп казалось, что отпала нужда в диктатуре страха, РКП(б), напротив, ее усилила. Иностранцы же, примкнувшие к большевикам, видели будущее за коммунизмом, лишенным тотального контроля власти над обществом и ориентированным на европейские ценности. Подобное проявление силы со стороны руководства РКП(б) оттолкнуло от них некоторых французских активистов – они утратили надежду на адаптацию лидеров большевиков к западным ценностям и отреклись от коммунизма. Такими разочарованными оказались, к примеру, П. Паскаль и М. Боди, которые не смогли смириться с все более ужесточающимся советским режимом, покинули территорию СССР и прекратили всякую политическую деятельность, став таким образом для своих прежних коллег по службе при большевиках ренегатами.

Разочарование постигло и других – А. Гильбо, В. Сержа и Р. Маршана, примкнувших к большевикам. Они лишь временно приобщились к идеям и практике коммунизма. Ими двигало либо стремление адаптироваться к большевикам (Р. Маршан), либо, наконец, идеологические метания и поиск себя в различных политических течениях (А. Гильбо, В. Серж). А. Гильбо и Р. Маршан в дальнейшем стали придерживаться иных, не коммунистических, идейно-политических взглядов. Что касается В. Сержа, то он по-прежнему остался сторонником социализма, но осознал, что тот вариант социализма, который зарождался в Советской России, для него не приемлем.

И все же среди сотрудников французских групп были и те, кто остался верным коммунизму в интерпретации РКП(б), – Ж. Садуль, С. Жиро, Р. Шапоан, Р. Пети, Р. Барбере и М.-Л. Пети. Они продолжили работу в коммунистических партиях СССР и Франции. Примером могут служить судьбы Ж. Садуля и С. Жиро. Их взгляды не претерпели трансформации, и они оба остались приверженцами революционного движения. Вернувшись на родину, они вступили в ряды ФКП, оставаясь верными друзьями СССР. Оба, как борцы за революционные идеалы, были награждены орденами Красного Знамени. Это наталкивает на вывод, что для них удовлетворение собственных политических амбиций взяло верх над политическими принципами. Но Ж. Садуль в то же время, надеясь на смягчение советского режима, продолжал верить в коммунистическую перспективу. Что касается остальных, то воодушевленный революцией французский военный Робер Пети стал последовательным приверженцем коммунизма и вступил по возвращении во Францию в ФКП, хотя изначально, до приезда в Россию, был далек от политической деятельности. Его супруга Мари-Луиза Пети разделяла идейные позиции своего мужа и также продолжила работу в рядах ФКП. Что касается Рауля Шапоана и Розалии Барбере, то они, оказавшись в рядах Французской группы Москвы волею судьбы, прониклись коммунистическими идеями и оставались в СССР до конца своих дней.

Французский историк Ф. Фюре совершенно точно охарактеризовал коммунизм, который, по его словам, является таким домом, куда из поколения в поколение в течение века, в зависимости от обстоятельств, одни входили, другие же выходили[1577]. Действительно, видя революционные перемены, происходившие к востоку от Западной Европы, многие европейские интеллектуалы их активно приветствовали. Они также полагали, что подобные революции произойдут по всему миру, и новая модель построения общества постепенно станет универсальной. Революцию они воспринимали как торжество свободы. Подобным образом обстояло дело и с членами французских коммунистических групп, которые перешагнули национальные рамки своего социализма, были убеждены, что находятся в начале новой эры мирового братства. Захваченные водоворотом событий и оставшись в России, они отнюдь не стали предателями своей родины. Они ощущали, что мир потрясен до самых своих основ и необходимы всеобщие перемены. Так, к примеру, далекие от марксизма П. Паскаль, А. Гильбо и Р. Маршан, оказавшись в России, стали чуть ли не фанатиками идей большевиков. Принадлежа к среде интеллектуалов, они чувствовали, как рушатся сами основы западной цивилизации. Осознание этого упадка и жажда перемен подталкивали их к принятию и созданию чего-то совершенно нового. Это и стало движителем той трансформации идейно-политических взглядов сотрудников французских групп, которые, буквально пропустив через себя идеи большевиков, оказались перед необходимостью их принять или категорически