Наконец они решили сделать привал. Костя выбрал удобное место, чтобы пристать, и мальчишки, выскочив из лодки, тут же углубились в рощицу, перекликаясь и прячась за стволами деревьев. Катерина хотела было позвать Митю и запретить убегать далеко, но Костя остановил ее:

– Не надо. Он у тебя смышленый, сам все знает. А твои замечания только ставят его в неловкое положение перед Веней. Ему ведь важно быть перед ним на высоте.

Катерина кивнула. Покосилась на Юлу и что-то решила.

– Я скоро, – бросила она. Нужды в ней никто сейчас не испытывал. Митя и Веня играли в прятки, и их звонкие детские голоса оглушали зачарованный лес. Костя разжигал костер и, кажется, был теперь полностью поглощен этим занятием. Так что она осторожно спустилась к реке, хватаясь за кусты.

Все было так просто, так понятно: лес, река, сентябрь. Катерине захотелось стать частью этой чистоты и свежести. И она быстро скинула одежду. Подошла к воде, но заходить не стала, даже не попробовала ступней, зная, что холод реки мгновенно отнимет всю ее решимость. Набрала побольше воздуха в легкие, замерла – и ринулась вперед. Дно резко ушло вниз, и Катерина нырнула в упругую толщу воды.

Только осознание погружения не позволило ей закричать. В первую секунду холод прошил ее тело иголками, и она отчаянно заработала руками и ногами, стараясь выплыть на поверхность. Но вынырнув, поняла, что уже не хочет кричать. Наслаждение, такое же резкое, как холод, заполнило ее всю.

Над берегом разлетался сухой треск ломаемого Костей валежника.

Порхнувшая с ветки птица пронеслась над самой водой: «тью-тью-тью». Выравнивая дыхание, Катерина несколько раз глубоко вздохнула, так, чтобы закололо в груди. Ей казалось, что чем больше воздуха она пропустит через себя, тем меньше в ней останется того, чему не было названия – и что ее так тяготило. Осенняя холодная вода текла мимо, снаружи и внутри, и уволакивала прочь ее темноту.

Наконец, пальцы совершенно заледенели. Катерина неуклюже выбралась на берег и, подхватив одежду, вышла к полянке, где уже дымил и потрескивал костерок.

– Ну ты даешь. Холодно же, – навстречу к ней, мокрой и взъерошенной, как воробышек, уже шел Костя. Несмотря на ее протестующее мычание, он накинул ей на плечи свою ветровку. Тут же подскочил Митя:

– Мам, ты что, купалась? Круто! А там холодно? А мне можно?

– Нет, нельзя, – и видя, что сын насупился, смягчилась:

– Можешь побродить у берега. Только штаны закатай.

Мальчишки унеслись с гиканьем и воплями. Костя подтащил поближе к костру сухое полено, Катерина присела на него и стала нанизывать на шампуры захваченные из дома сардельки, чтобы чем-то занять себя. Костя, постояв немного в нерешительности, сел напротив нее за костром, выудил из рюкзака книгу и открыл на середине. Отвлекшись, чтобы взять другой шампур, Катерина замерла, огладывая его ссутулившуюся фигуру и крепкие, привыкшие к труду руки. Пальцы у него были длинные, с чуть более крупными, чем нужно, суставами, из-за чего казались узловатыми. В таких книга смотрелась чужеродно. Может, поэтому она и вспомнила.

– Кажется, ты не любишь читать. Ведь все это выдумки…

Костя прищурился и с готовностью отложил книгу, словно только того и ждал.

– Верно. Раньше не любил. А теперь… Книги скрасили мне семь лет одиночества.

Катерина не сразу поняла, о каких годах идет речь, а когда сообразила, кровь ударила в голову. Но надо было что-то сказать.

– Ты… как ты вообще? Живешь…

– Неплохо. Ковка приносит неплохие деньги. Да и красиво это. Люблю, когда работа приносит удовлетворение. Мне нравится думать, что я не разрушаю, а созидаю.

– В Пряслене все что-то выращивают, сады, огороды. Это тоже созидание.

– Это чтобы прокормиться. Кормлюсь я работой. А жизнь земледельца не для меня.

Тема для разговора иссякла, не продержавшись и трех минут. Катерина с трудом вынесла молчание, и снова заговорила:

– А как там… Степа? Родители твои?

– Матушка хорошо. Насколько это возможно в ее возрасте и после всего… Отец умер два года назад. Он давно уже бросил пить. Но печень ему все-таки припомнила.

– А Степа? Наверное, женился. И детишек куча? – улыбнулась Катерина, представляя того паренька, что она знала, взрослым, может быть, лысеющим, чуть отяжелевшим, почему-то копающимся в капоте машины. Костя вздохнул. Подбросил дров в прожорливое трескучее пламя.

– Степа стал Героем Российской Федерации. Шестнадцать лет назад, в Чечне. Посмертно.

– Ох, Костя…

Он кивнул головой:

– Да, мне тоже жаль. Ну, про Маркела с Настеной ты знаешь. Ваня Астапенко теперь в Курске, депутат городского собрания. Всегда знал, что он выбьется в люди, наш ясный сокол.

Костя сбил пламя, разровнял угли и взял из ее рук шампуры с сардельками. Тут из леса прибежали Веня с Митей, и разговор прервался мальчишеским щебетом.

В обратный путь они отправились другим руслом. Солнце клонилось к западу, от берегов тянуло влажной прохладой, и тени от тополей становились все длиннее и гуще, полностью перекрывая реку. На лодку опустилось молчание, мальчишек изнурила беготня по лесу, Катерина все еще переживала сказанное Костей. Получается, что Степа погиб через год после всего, совсем еще мальчишкой… Со страхом оглянувшись на Митю, она подумала, как Любовь Мироновна, мать братьев Венедиктовых, пережила все, что обрушилось на ее детей.

Тишину нарушал только всплеск весла, но и он скоро затих. Лодка, предоставленная сама себе, плыла по течению. Над ухом пищали комары, и Катерину, обмазанную, как и все остальные, репеллентом, все равно нервировал этот звук. Недавняя безмятежность снова была утрачена.

С каждой минутой комаров становилось все больше и больше. Их уже можно было видеть в воздухе. Сам воздух, казалось, все сгущался, становясь дробным и плотным. Туча насекомых обтекала сидящих в лодке людей, нудя на одной ноте. Комары почти бились Катерине в лицо, она чувствовала на коже, на щеках их мягкое мельтешение, и едва сдерживалась, чтобы не замахать исступленно руками. Нервы ее были на пределе.

И тут, внезапно, вода в реке забурлила, сначала слабо, потом все нарастая, как в огромном котле. Катерина потеряла дар речи, и даже забыла о комарах. Рыбешка, миллиарды мелкого себеля, выпрыгивали из воды и плюхались обратно. Вода кипела металлически, серебристо, с ровным звуком бесчисленных всплесков, слившихся воедино, как будто пошел невидимый дождь.

– Смотрите, смотрите! У них ужин! – захохотал Веня и тут же полез руками в рот, отплевываясь и вытаскивая залетевших туда насекомых.

Он был прав. Воздух, плотный от комаров, соприкасался с водой, заполоненной рыбой. Ничего удивительнее Катерина еще не видела, и где – в получасе от поселка.

– Моя Амазония, – негромко произнес Костя и взял весло.