— А ничего не поменялось. — Это Панаш. Я и не знал, что он тут, наверное, только вернулся домой со съемок шоу «Хип-хоповый полицейский». — Я хорошо понимаю, через что прошел Хомини. Бывает, режиссеры так и говорят: «Побольше черного в этой сцене. Добавь черного жару». Ты на него орешь: «Пошел ты на хуй, гребаный расист», а он тебе: «Вот, вот! Не сбивай накал!»

Нестор Лопес резко встает со своего места, покачнувшись оттого, что в голову ударили трава и водка:

— По крайней мере у вас есть история Голливуда. А у нас что? Спиди Гонзалес, тетка с бананами на голове, «Не нужны нам ваши вонючие жетоны»[274], да пара фильмов про тюрьму.

— Но ведь какие отличные фильмы, братец.

— Да, но у вас были свои «Пострелята». А у нас? Где, блядь, наш Чорисо[275]? Где наш Бок-Чой[276]?

Хотя Нестор прав, что в сериале никакого Чорисо не было, я ничего не говорю о двух азиатских пострелятах Синь Джое и Эдварде Су Ху, которые, хотя и не были звездами, отыграли в эпизодах в сто раз лучше некоторых сопливых персонажей, не вылезавших из кадра.

Накануне я купил двух овец шведской породы, и мне нужно наведаться в загон. Прижавшись друг к другу, мои рослагские ягнята лежат под хурмой. Это их первая ночь в гетто, и они боятся, что козы и свиньи будут их задирать. Один малыш — белый и взъерошенный, а второй — с серой спутанной шерстью, оба дрожат от страха. Я обнимаю их, целую их морды.

Сзади меня стоит Хомини, я даже не слышал, как он подошел. Увидев мои телячьи нежности, он смачно целует меня в губы.

— Какого хера, Хомини?

— Я ухожу.

— Куда?

— Из рабства. Завтра утром обсудим репарации.

Ягнята продолжают трястись от страха, и я шепчу им на ухо: «Vara modig»[277]. Представления не имею, что это значит, но в брошюре написано, что нужно повторять эти слова три раза в день в течение первой недели. Я бы их не покупал, но вид оказался под угрозой исчезновения, а один профессор-животновод увидел меня по телевизору и решил, что я буду хорошо за ними ухаживать. Я тоже боюсь. А если меня посадят? Кто тогда станет за ними присматривать? Если не пришьют нарушение Первой, Тринадцатой и Четырнадцатой поправок, то могут, по слухам, по приговору Международного уголовного суда обвинить в апартеиде. За апартеид не преследовали ни единого южноафриканца, а арестуют меня? Безобидного афроамериканца из Южного Централа? Амандла авету![278]

— Иди сюда, когда закончишь, — настойчиво зовет меня из спальни Марпесса.

Ладно, покормлю малышей молочной смесью потом. По телевизору показывают «Новости своими глазами». Уже пять лет как моя девушка, она лежит на кровати на животе, подперев руками свою симпатичную голову, и смотрит прогноз погоды по телевизору, взгроможденному на шкаф. Рядом сидит Карисма. Она откинулась к изголовью и положила на Марпессину попу уставшие ноги в чулках. Я втискиваюсь в крошечное оставшееся пространство и попадаю в шведскую семью моей мечты.

— Марпесса, а если меня посадят?

— Заткнись и смотри телевизор.

— Хэмптон хорошо заметил в суде, что если неволя Хомини равносильна бремени страстей человеческих, то корпоративная Америка должна быть готова к прорве групповых исков, бесплатно подготовленных поколениями стажеров.

— Может, хватит болтать? Все пропустишь.

— Да, но если меня посадят?

— Тогда найду себе другого ниггера для скучного секса.

Остальные гости столпились у двери в спальню и заглядывают внутрь. Марпесса оборачивается, берет меня за подбородок и разворачивает обратно к телевизору:

— Смотри.

Ведущая выпуска погоды Шанталь Маттинли машет руками над 3D-картинкой межгорной впадины Лос-Анджелес. Душно. С юга надвигается влажный фронт. Синоптики не обещают понижения температуры в долине Санта-Кларита и внутренних долинах округа Вентура. В остальных областях штата — обычная для этого времени года температура с умеренным похолоданием к вечеру. Ясно, временами слабая облачность. Вдоль побережья, начиная от Санта-Барбары и вплоть до Оранджа, температура легко-умеренная (кто бы знал, что это значит), по мере продвижения в глубь континента столбик термометра поднимется несколько выше.

Теперь местный прогноз. В округе Лос-Анджелес по-прежнему жарко без перемен, к вечеру немного прохладнее.

Обожаю карты погоды. По мере продвижения на юг и в глубь континента трехмерная топографическая карта вращается и движется.

Температура на этот час…

Палмадейл 31 °C / 40 °C… Окснард 21 °C/25 °C… Санта-Кларита 41 °C/42 °C… Таузенд-Оукс 19 °C/26 °C… Санта-Моника 19 °C/26 °C… Ван-Найс 28 °C/40 °C… Глендейл 26 °C/35 °C… Диккенс 23 °C/31 °C… Лонг-Бич 20 °C /28 °C

— Стойте, они что, сказали «Диккенс»?

Марпесса дико ржет. Я пробиваю себе путь сквозь толпу гостей и детей Марпессы, чьи имена я никогда не назову. Я выбегаю на улицу. Термометр в виде лягушки, висящий на заднем крыльце, показывает ровно двадцать восемь градусов. Я плачу и не могу остановиться. Диккенс вернулся на карту.

Как-то вечером, в годовщину смерти отца, мы с Марпессой поехали в «Пончики Дам-Дам» на «открытый микрофон». Мы сели на свои обычные места — как можно дальше от сцены и как можно ближе к туалетам и огнетушителю, подсвеченному красным светом от таблички «Запасной выход». На всякий случай я показал Марпессе и другие пути отхода.

— На всякий случай? Каким-то чудом кто-то расскажет действительно забавную шутку, и мы побежим выкапывать из могил Ричарда Прайора и Дейва Шапелла, чтобы убедиться, что они все-таки лежат в сраной земле и что не настала «Черная Пасха»? От этих хуевых мелкотравчатых негритянских шутов гороховых уши нехуево вянут. Наверное, есть причина, по которой среди этих ублюдков нет таких, как Джонатан Уинтерс[279], Джон Кэнди[280], Уильям Клод Филдс[281], Джон Белуши, Джеки Глисон[282] или Розанна Барр[283], потому что, если и народится по-настоящему смешной огромный негр, он перепугает Америку до усрачки.