Когда Грета ушла со сцены, Бен обернулся ко мне и сказал:

— Знаешь, она играет гениально.

Я кивнула:

— Конечно, знаю.

Потом мы какое-то время сидели молча.

— Слушай, в тот вечер в лесу я…

— Не волнуйся. Я уже все забыла.

— Ну… я тебя поцеловал, неужели не помнишь?

Я не смогла удержаться и рассмеялась. Большинство людей сразу же отстают, когда им говорят о провалах в памяти. Большинство — да, но только не Бен Деллахант.

— Не волнуйся. Я ничего не скажу Тине. — После этого я встала и ушла.

Я решила дождаться конца репетиции и встретить Грету на школьном крыльце. Я не знала, что скажу ей, но, когда я увидела ее на сцене, такую маленькую и несчастную, мне захотелось хоть что-нибудь для нее сделать. Может быть, я скажу, что простила ее за то, что она выбросила на помойку все мои сокровища (хотя на самом деле, конечно же, не простила). А может быть, попрошу помочь мне с макияжем, и в процессе этого она мне расскажет, что с ней происходит. Расскажет всю правду. Закатное небо было оранжево-розовым. Словно морская раковина изнутри. Я наблюдала за ребятами, нарезающими круги по школьному стадиону. Когда они пробежали уже три круга, а Грета так и не появилась, я решила пойти домой. Но не через лес, а по городу. Потому что так дольше. Иногда это именно то, что нужно: выбрать самую долгую дорогу домой.

Я стояла у стола в кухне Финна. Пахло горелым, потому что Тоби пытался поджарить тосты, и они у него подгорали даже при том, что он стоял прямо над тостером. С того дня, когда мы заполняли дневник, прошла почти целая неделя. Тоби позвонил мне и сказал, что сожалеет о том, как все получилось в последний раз. Сказал, что его мучает совесть и он хочет загладить вину. После уроков я села на электричку, а от вокзала поехала на метро. Я уже не боюсь ездить на метро одна, а так гораздо дешевле, чем на такси.

— Ну, и как вам такая идея? — Я была уверена, что Тоби понравится мой план поездки в Англию. План был идеальный.

— Насчет чего?

— Ну, насчет паспорта… и путешествия.

Я снова почувствовала себя идиоткой. Я вся сияла, как медный таз, а Тоби как-то не проявлял бурной радости.

— А, ты об этом…

— Вы говорили, что мы можем делать все, что хотим. Вот я и надумала съездить в Англию. Вы мне все там покажите. Старинные замки и… даже не знаю… все, что там есть. Ваш родной город… я посмотрела по карте. Покажете мне вересковые пустоши. Ну, знаете, как в «Грозовом перевале». Мы могли бы поехать летом. Я пока не продумала все детали, но, может быть, я попрошу маму отправить меня в летний лагерь, и тогда…

Тостер щелкнул и выбросил почерневший кусок хлеба. Тоби осмотрел его с обеих сторон, попробовал соскрести горелую корку и скреб ее до тех пор, пока тост едва не развалился на части. Тоби бросил его на тарелку, повернулся ко мне и сказал:

— Джун, мне, честное слово, очень жаль. Но ничего не получится.

Он открыл кухонный шкаф, достал мой паспорт и протянул мне. Потом мы пошли в гостиную. Тоби достал из заднего кармана пачку сигарет и рассеянно закурил, даже не предложив сигарету мне.

Я бросила паспорт на журнальный столик, стоявший между нами. Мне было ужасно обидно, ведь я потратила столько времени, чтобы придумать такой замечательный план. Обыскала весь дом, пока не нашла коробку, где хранятся наши паспорта. И целую вечность искала ключ.

— Почему не получится? Вы говорили…

— Старинные замки, Джун? «Грозовой перевал»? Господи. Я родился на окраине Лидса.

— Ну, ладно… не знаю… да все, что угодно. Покажите мне, что хотите. Покажите свою Англию.

— Это будет смешно. Смехотворно.

— Это неважно.

— Джун, я не могу просто так взять и увезти тебя за границу. Финн никогда бы… Тебе сколько лет? Четырнадцать? Пятнадцать? — Тоби думал, что мне, может быть, уже пятнадцать. Я едва не улыбнулась, но все же сдержалась. — И плюс к тому…

— Что?

— Если я пересеку границу, меня уже не пустят обратно. Понятно? Мне нельзя уезжать. — Он смотрел себе под ноги, словно ему было стыдно за себя. — Мне очень жаль, Джун. Я знаю, я обещал тебе все, что угодно, но…

— А что в этом плохого? Разве плохо остаться в Англии?

Тоби медленно покачал головой:

— Для меня? Да. Очень плохо. Ужасно. И до лета еще надо дожить.

Была уже середина апреля. До лета оставалось всего полтора месяца, о чем я и собиралась сказать Тоби, но потом посмотрела на него внимательнее. У него под глазами лежали серые круги. Когда он затягивался сигаретой, его щеки буквально вваливались. Я вдруг поняла, что он пытался сказать.

— Но Финн хотел…

— Ты не знаешь, чего хотел Финн, — резко перебил меня Тоби. На миг мне показалось, что я разговариваю с Гретой. Я забросила рюкзак на плечо и направилась к выходу. Но все-таки остановилась и обернулась.

— Я знаю. Знаю, чего он хотел. Он хотел, чтобы о я вас позаботилась.

Тоби затушил сигарету в пепельнице и улыбнулся — в первый раз за все время, пока я была у него в тот день. А потом расхохотался. Он смеялся надо мной. Смеялся так, что упал в кресло, не в силах устоять на ногах. Да, ему было очень смешно. Я вспыхнула и развернулась, чтобы уйти. Но остановилась в дверях, достала из рюкзака «Книгу дней», открыла ее и принялась перелистывать в поисках нужной страницы.

— Можете смеяться сколько угодно. Но он так написал. Вот здесь. Написал четко и ясно: «Позаботься о Тоби». Это достаточно убедительное доказательство?

— Джун, я смеюсь не над тобой.

Я вдруг разозлилась. И не смогла сдержать злость.

— Он написал, что у вас никого не осталось. Вообще никого.

Тоби не отвел взгляд. Он уже не смеялся, а улыбался мягкой, понимающей улыбкой.

— Это правда. — Он поднялся с кресла, подошел к окну, запустил руку в большую синюю вазу, стоявшую на подоконнике, и достал сложенный листок бумаги. Медленно развернул его и протянул мне.

Листок был мятым и потертым на сгибах, как будто его разворачивали и читали тысячу раз.

«Любимый,

я сказал почти все, что надо было сказать. Осталось только одно — последнее. Пожалуйста, позаботься о Джун вместо меня. Обещай, что не оставишь мою дорогую, мою единственную девочку.

В моем сердце столько любви, что оно просто разрывается…

Финн».

Я перечитала записку дважды — слово за словом, — представляя себе, как Финн выводил эти корявые буквы дрожащей рукой. Потом оглядела комнату. Две черно-белые фотографии, о которых я всегда думала, что это руки моего дедушки. Но оказалось, что это руки дедушки Тоби. Старый резной сундук, в котором Финн хранил одеяла и пледы. Дверь в спальню Финна, снова плотно закрытая. Хранящая личные тайны. Я еще раз перечитала записку, смущаясь и чувствуя себя полной дурой.