Сделаны они были в его привычной, уже ставшей визитной карточкой манере. Зернистая поверхность, завуалированный фон, некий флер таинственности, созданный исключительно игрой света и тени, резким, контрастным чередованием ясной четкости и вуальной размытости. С первого же взгляда на эти снимки можно было определить, что автор — Вирг Сафин. Они выворачивали наизнанку всю душу позирующей перед ним женщины. Они выворачивали наизнанку всю женскую душу. И эта душа была не моя.

Все фотографии были исключительно черно-белыми. В них использовалась двойная экспозиция — наложение кадров, ручная печать. Это был верх мастерства Вирга Сафина не только по техническому исполнению. Прекраснее этих снимков я не видела ничего в своей жизни.

Я просматривала все фотографии одну за одной, внимательно всматриваясь в каждую из них. Это были женщины в ожидании любви, женщины, которых камера Сафина подстерегла в самый нескромный момент — в момент эротических фантазий о встрече с любимым.

Обнаженные груди, перетянутые в кожу, бархат и шелк. Гладкие поверхности бедер до того уникальны, что их кожа казалась зеркальной. Желание любви в глазах, приоткрытые губы, из которых вырывался тихий сдавленный стон.

Модели не скрывали своих лиц. Все эти женщины были мне не знакомы. Ни одну из них я не видела ранее. Молодые и не очень, с длинными волосами и короткими стрижками, с порочными, дерзкими глазами опытных шлюх и стыдливыми взглядами зажатых и не уверенных в себе натур — все они раскрывались перед камерой Сафина с самой неожиданной стороны, представая в непривычном для них образе. Но этот образ выворачивал наизнанку всю их душу.

Я застыла, пораженная этим зрелищем. Я никогда не думала, что женщину можно так снимать. На снимках Сафина все женщины представали неземными богинями любви. Камера Сафина словно подчеркивала, утверждала, заставляла верить: нет ничего прекраснее женщины в любви! Любящая женщина прекрасна. По моим жилам струился раскаленный поток горячей крови, я буквально захлебывалась болью.

Почему Сафин никогда не снимал меня так, как снимал их? Более того, почему никогда не предлагал так снимать? Я страшно ревновала ко всем этим женщинам, обнажавшим не только тело, но и душу перед его камерой. Я подозревала, что так раскрыты и возбуждены они для него. Вполне можно было представить, что такие съемки заканчивались сексом. И от этого я испытывала безумную боль.

Внезапно одна из фотографий привлекла мое внимание. Девушка на ней повторялась в эротических снимках Сафина несколько раз. Молодая, не старше 20, длинные темные волосы, простоватое, но одновременно хищное лицо. Именно ее лицо показалось мне знакомым, — определенно, я где-то ее видела. Но где, и когда?

Еще снимки с этой девушкой отличала необычная экспозиция, которая поразила меня так же неприятно, как ощущение знакомства. Главным эротическим предметом, сексуальной игрушкой девушки был… персик. Сафин снимал ее с этим персиком необычайно провокационно. Полуразмытыми очертаниями было отчетливо видно ее лицо. Хотя так никак не могло быть, судя по всем законам физики и оптики. Ее лицо никак не могло плакать над ней в невесомости, если голова была задрана вверх. Но Сафин сделал это каким-то невообразимым образом, и это было именно так.

Эта фотография, несмотря на всю ее провокационность, была настоящим произведением искусства, и я очень сомневалась, что кто-то сможет ее повторить.

С персиком была фотография с еще одной девушкой, но вышла она гораздо хуже, потому что выглядела слишком уж простоватой на фоне всех остальных.

Внезапно мне в голову пришла одна идея. Я быстро сбегала в свою комнату за телефоном и сфотографировала три снимка с девушкой. Затем аккуратно сложила фотографии, выключила люстру и вышла из комнаты Вирга Сафина.

Вернувшись к себе, я позвонила Максу, сказала, что сброшу ему сейчас несколько фоток, чтобы он посмотрел внимательнее и сказал, не знает ли он девушку на фото. Макс перезвонил почти сразу.

— Это Мария Беликова, девушка Сафина, та самая, которая сгорела в пожаре.

— Что?! — я так и села на кровать.

— Ну да, помнишь, я еще говорил, что в ее смерти не все чисто. Должны были повторную экспертизу проводить. Результаты я не узнавал пока. Узнаю — расскажу.

— Так, — меня осенила еще одна идея, — жди еще фотки. Вдруг ты узнаешь кого-то еще.

Я пулей ворвалась в комнату Сафина, сфотографировала крупным планом лица всех остальных моделей (только лица, опустив все эротические подробности) и отправила снимки Максу.

Из всех женщин (их было 15, без трех фото Беликовой) Макс опознал только двух.

— Одна модель сейчас работает в Канаде, у нее там контракт. Она вышла замуж за француза. Вроде она жива. С ней все в порядке. А вот вторая…

— Что вторая? — я испытывала только страх.

— Это та самая девушка, которая погибла вместе с депутатом Виталием Кораблевым. Вместе с ним ее сожгли в машине в заброшенном карьере. Она в стриптиз-клубе работала. Я их вместе не раз видел в крутых местах. Так что она умерла.

Потаскушка депутата… Выходит, и ее фотографировал Вирг Сафин. Значит, прямая связь с гибелью Кораблева все-таки была? Кожа моя под чужим покровом стала ледяной на ощупь. Все мое тело била противная дрожь.

Я коротко распрощалась с Максом, не став ничего ему объяснять. Это могло быть случайным совпадением, но могло и не быть. Из всех снимков только на фотографиях Беликовой и девушки, погибшей с депутатом, были персики. На других персиков не было. Ни у кого. А Беликова умерла. И девица Кораблева тоже умерла. Было ли это совпадением? Или это не было совпадением? Моя мысль еще не оформилась полностью. Просто я стала воспринимать персик как некий знак смерти. Странный знак.

Я быстро удалила все снимки с телефона и перезвонила Максу, чтобы сказать, что снимки я сделала тайком, поэтому их нельзя никому показывать. А лучше вообще удалить. Макс хмыкнул, что он все понимает, и пообещал удалить. Потом спросил, как их нашла. Буркнув что-то неопределенное, в панике нажала отбой.

Самым приятным было то, что в ходе такого мощного потрясения моя тоска куда-то улетучилась. Добравшись до кровати, я рухнула на подушку и отрубилась почти мгновенно, словно ничего страшного со мной не произошло.

Я металась в очередном кошмарном бреду, поэтому сразу не услышала вызов звон мобильного телефона.

Поклявшись утром же поменять мелодию, я посмотрела на часы, лежащие на тумбочке — 4:22 утра. Кто мог так упорно звонить?

Номер был мне не знаком. Более того, номер был не украинским. Я увидела незнакомый код какой-то страны, осторожно ответила, очень тихо.

— Мара? Почему ты не отвечаешь так долго, Мара? Что-то случилось?

Господи! Все внутри перевернулось вверх дном! Этот голос я узнала бы из миллиарда человеческих голосов. Именно от него у меня всегда подкашивались ноги. Именно от него кружилась голова и разрывались ядерные бомбы в груди. Именно от него порхал рой бабочек в животе, выворачивая наизнанку мои внутренности и представления о жизни, превращая страстный любовный пожар в жестокое и циничное аутодафе.