Вокруг был не просто туман.

Это Поле Смерти. Самое настоящее. Книжник почему-то не ожидал встретить его и здесь, на водных просторах. Типичный кусок измененного пространства, искаженной реальности, раскинувшийся на выходе из бухты, словно зацепившийся за кромки заградительных молов. Это туман сбил их с толку – все остальное говорило о том, что коварное Поле Смерти ловко заманило их в свое нутро. Оттого и это внезапно нахлынувшее беспричинное беспокойство, потеря критичности восприятия действительности. Лодка скользила по зеркальной глади, и тишина уже начинала давить на непривычный слух. Казалось, противоположный берег никогда уже не появится из этой серой мути и отсюда не найти выхода.

Из тумана медленно выползло какое-то высокое темное сооружение. Книжник вспомнил: это тот самый «обелиск», который он видел с берега. Только теперь стало понятно – никакой это не гранит. Это обгоревший металл. Что-то случилось с водой – а, может, не с водой, а с сознанием? Так или иначе, он вдруг увидел там, в глубине, то, чего увидеть никак не мог – призрачный остов огромного боевого корабля, вершина надстройки которого осталась над водой памятником самому себе…

В ватной тишине раздался приглушенный звук – странный, низкий, гулкий. И вдруг Харон чуть изменил направление лодки – похоже, он ориентировался на этот звук. Выходит, он не настолько глух, как казалось? Или же этот «бом-м!» имеет свои особенности – низкий, на уровне инфразвука зов неведомого…

Противоположный мол возник из тумана внезапно – и тут же лодка уткнулась в берег. Слава застонал, его вытащили и уложили на влажный гравий. Пока приводили его в чувство, совсем забыли про перевозчика. Казалось, Славу не поднять уже ничем – настолько он был плох.

Снова раздался этот странный, низкий и гулкий звук – и Слава вдруг открыл глаза, как-то рывком, с усилием привстал на локте, отрывисто спросив:

– Вы ему заплатили?

Книжник переглянулся с Зигфридом и только потом посмотрел назад, туда, где оставалась лодка.

Ни лодки, ни перевозчика уже не было, как не было и странного тумана. Море снова стало морем, и волны гуляли там, где только что была неподвижная гладь.

– Плохо, – прошептал Слава. – Это очень плохо.

Он закрыл глаза, бессильно откинул голову.

– Что делать будем? – нервно спросила Кэт. Ей с трудом удавалось скрывать растерянность и страх за Славу. Видать, там серьезные чувства, а парню и помочь нечем – аптечка осталась в рюкзаке, потерянном при переправе через Черную речку.

– Вот вы где! – раздался вдруг в отдалении насмешливый голос, сразу показавшийся знакомым. – Я так и думал, что вас здесь встречу!

Книжник вскочил, поначалу не поверив своим глазам: по молу в их сторону направлялась неказистая фигура в длинной грубой рубахе. Странно, что его так обрадовало появление человека, которого довелось увидеть всего лишь второй раз в жизни. Но было и одно важное обстоятельство: это был именно человек. Пусть даже никчемный старикашка Сидор.

Он приблизился и сразу же склонился над Славой. Покачал головой, языком поцокал:

– Чего-то он у вас совсем плохой! Его бы травками да молитвой – только так поднять можно.

– Где мы здесь травок да молитвы возьмем? – глухо спросила Кэт.

Сидор посмотрел на нее, чуть склонив голову, сказал:

– А вы за мной идите. Тут недалеко. Глядишь, откачаем вашего друга болезного.

– Куда идти-то? – спросил Зигфрид.

– А в поселочек мой. Рядом тут.

И в третий раз прозвучал таинственный звук, и старикашка значительно поднял палец:

– Слышали? Нам туда.

– А что это такое? – просил Книжник, вместе с Зигфридом взваливая на себя бесчувственное тело Славы.

– Херсонесский колокол, – сказал Сидор, и в голосе его послышалась теплота. – Голос родного дома.

Камыши, родной поселок Сидора, расположился на берегу соседней, Карантинной бухты. Исходя из названия, нетрудно было предположить, что берега бухты поросли камышами, но сложно было представить, что под этим словом имеют в виду местные. Мощные, метров пяти в высоту стволы, густым частоколом окружали бухту, тщательно скрывая ее от посторонних глаз. Растения-мутанты больше напоминали бамбук, только в отличие от него обладали подозрительной подвижностью. Похоже, что именно из такого ствола был сделан шест, которым пользовались на переправе через Черную речку.

– Вы, главное, идите строго за мной и не дергайтесь, – предупредил Сидор. – И не вздумайте хоть листик сдернуть – эти тростинки вас на куски порвут.

Предупреждение пришло вовремя – Книжник как раз тянул руку «образец» сорвать. Семинарист сразу же отдернул кисть и сосредоточился на переноске Славы. Тот бы уже совсем плох и начинал бредить.

Путь через камыши был запутан и сложен. Наверное, такой лабиринт был проложен нарочно – чтобы обезопасить поселок от незваных гостей. И когда они, наконец, вырвались из этого мрачного хищного леса, стало понятно, что местным есть, что здесь прятать.

Сравнительно небольшая бухточка выглядела обжитой и уютной. Семинарист на воду даже не глядел – он уже понял, насколько обманчивое и коварное здесь море. Но несколько десятков небольших домишек на берегу вызывали удивление и ощущение чего-то сказочного. Сами по себе дома были простенькие – сложенные из того же упругого камыша с крышей из камышовых же листьев. Надо полагать, срубленные и сложенные в стены, эти стволы теряли подвижность и агрессивность. Книжника поразило другое – простор, на котором могут свободно жить люди. Выросший в тесных стенах Кремля, плотно обложенного врагами, в битком набитых семинарских кельях, он представить себе не мог, как это – жить в собственном доме на берегу моря. Такое бывает только в книжках.

Да еще здесь, в бухте со странным названием. Почему она Карантинная? Старик Сидор в ответ мычал что-то невразумительное. Зато сразу же поклонился полуразрушенному храму на противоположном берегу. У берега толпилось множество маленьких лодочек, пара таких же пересекала сейчас бухту. А еще семинарист заметил резкую границу между выходом из бухты и открытым морем. Лазурная вода бухты обрывалась, как отрезанная, мрачно-багровым открытым морем. На этой границе медленно вращались какие-то грязные разводы, и лодки старались держаться подальше от этого места.

Они не успели подойти к домам – навстречу бросилась целая гурьба ребятишек, со всех сторон окруживших чужаков и разглядывающих их с жадным любопытством. Мимо прошли две загорелые, миловидные девушки в легких сарафанах с удивительно чистыми и спокойными взглядами – они несли куда-то деревянные ведра с водой. Следом подоспели еще более загорелые мужики сурового вида в истертой рабочей одежде. Не задавая лишних вопросов, подхватили раненого и понесли дальше.

Все это выглядело какой-то идиллией, фантастическим островком не только в пределах Севастополя, но и всего, что доводилось до этого видеть. Народ здесь был простой, но активный – что-то выращивал на жалких клочках земли, что-то изготавливал в повсеместно разбросанных мастерских, кто-то поучал собравшихся в кружок детей – все были при деле. И никакой тоски и безысходности не было видно на лицах этих людей. Даже обветшалая церковь на том берегу выглядела какой-то особенной, будто до сих пор действовала.