Пришел боярин Мирята, переговорил с Воевной, и та увела прочь всех женщин, включая недовольную Чаяну, остались только Велька и Любица. И тут же полог опять колыхнулся — стали заходить княжичи: Горибор, потом Ириней с Яробраном. Поклонились, им тоже поклоном ответили.

— Хотела самолично лечить, вот, сделай милость, боярышня, — Горибор показал на Иринея.

Тот закатал рубаху, и оказалось, что рука у него словно зубами звериными порвана и уже воспалилась. Нет, конечно, бальзам — это хорошо, а заговор она все же прочитает.

Потемнела глазами Любица, спросила:

— И что же ты, княжич, с волком не поделил?

— А ты почему решила, что с волком? — удивился Горибор. — Ты где волков-то здесь видала?

— А как же? — усмехнулась боярыня. — Скажи еще, что это заяц тебя покусал, — она внимательно посмотрела в глаза Горибору, — я, княжич, с оборотнями рядом росла. Но ты не бойся, лишнего болтать не приучена.

Взгляд у Горибора стал пытливый, острый.

— Я слышал, ты и слова особые знаешь, чтобы оборотней отличать?

— Знаю, княжич.

— И кого же из нас ты на это испытать бы хотела? — вот въедливый.

Любица помедлила с ответом, но глаз не опустила.

— Не тебя, княжич, это точно. Не Иринея, раз он поранен. Вот Яробрана — возможно. И еще, не удивлюсь, если среди ваших кметей оборотни со звериной сутью есть.

Княжичи засмеялись разом, взглядами обмениваясь.

— Ишь ты, — сказал Горибор, — тогда хорошо, что ты лишнего не болтаешь. Есть у нас и настоящие оборотни, верно, двое всего, но не волки. Рядом с Лесованью живем, куда денешься. Звериной сути у нас не стыдятся, но не всегда хотят ее показать.

— Оборотню недостойно прийти в дом и не назваться хозяину, кто ты есть, — упрямо возразила Любица.

— У нас не так, — чуть улыбнулся Горибор, — но у вас, в Верилоге, оборотни князю назвались. Мы чужие порядки уважаем, не сомневайтесь. Знает все о нас ваш князь и против ничего не имеет.

— Ты рубаху снял бы, княжич, — сказала Велька Иринею, — чтобы всю рану поглядеть.

Ириней тут же за рубаху взялся, из пояса ее выдернул, не совсем снял, а наполовину — с одного плеча сбросил, рана стала видна целиком, нехорошая, местами синюшная. Что же, надо лечить, и все тут, а то как бы до беды не дотянуть.

— Болит ведь небось? И почему сразу не сказал, зачем столько терпел? Сразу и лечить проще! — сердито выговорила она Иринею.

— Так лечил же… — нехотя оправдывался тот, — она и не болела поначалу. Лекарь мазь такую дал, что и не болела.

— Ты что, дитя малое? Надо не чтобы не болело, а чтобы затягивалось!

На лицах парней было полное согласие с ее словами. Видно, это Ириней не желал к ней за леченьем идти, а о причине можно было и не гадать.

Велька вздохнула глубоко, ненужные чувства прогоняя, силу в руки собрала — немного совсем, сколько нужно, маленький огонек зажгла среди пальцев, поднесла к ране. Ириней отшатнулся…

— Не бойся, больно не будет, немножко разве только! — не спеша прошлась она по ранам огоньком, быстро читая заговор, Ириней только вздрагивал иногда.

Вот ведь, как будто не простая грязь в рану попала, а и яда какого добавили, хорошо, что немного. Яда или ворожбы злой. Горело, наверное, жгло, да лекарская мазь все же помогала, боль гасила… временно. Настал момент, когда ее стало мало.

Краснота и синюшность на глазах исчезали.

— Вот и все, княжич, — Велька огонек погасила, густо смазала рану бальзамом.

— Эко диво, — улыбнулся Ириней, — огонь, а вроде и не огонь, щекотно даже.

Велька только коротко рассмеялась. Да, это всем удивительно.

Голова кружилась… слегка. Казалось, что силы понадобится чуть, а ушло ее немало, выходит.

— Это кто его так, — спросила она у Яробрана, — не ты ведь?

Не верилось ей в такое, что бы там они ни говорили.

— Не я, что ты, — махнул рукой тот, — я же не волк. Чужого встретили третьего дня, бродил тут кругом. — Не удивился вопросу, не возмутился. Добавил: — Прогнали, не беспокойтесь. Видно, ушел бродить в шкуре. Оборотни так делают иногда. Брат хотел не дать ему уйти, да не вышло. Я поздно подоспел.

Оборотня-волка, значит, встретили… в шкуре… третьего дня. Третьего дня — это уже давно.

— Теперь не чуем его, — добавил, — отстал. Мы ведь около тебя все, Огнявушка, потому что у нас нюх лучше. Мы тебя бережем, так что ничего не бойся.

Когда они ушли, Любица руками всплеснула:

— Оборотни, надо же! Князя кариярского сыновья! Куда мы тебя везем, Огнявушка? Видишь, какие люди там другие!

— Но люди же, — негромко возразила Велька.

Осталось еще признаться, что и она сама тоже немного оборотень.

А между тем на мир земной опускался вечер. Близкая речка прохладой своей и свежестью так манила, что мочи не было устоять даже напуганным девкам. Хотя, конечно, испуг большей частью прошел. Нет ведь рядом злыдней-оборотней, кругом дружина сильная, кмети охраняют день и ночь, а дурные те земли, где до сих пор огневая богиня правит, уже и проехали. Не бояться же теперь всю жизнь каждой тени!

Оно так, но Вельку на речку не пустили. Да, и охрана есть, и место для для купания три раза проверено, а не пустили.

— Поберегись, душа моя, напоследок, — сказала Воевна, — мы скоро.

И остались Велька с Любицей вдвоем. Нет, так-то народу в лагере было полно, да все своими делами занимались, и только у Любицы главное дело было — она, Велька. Им воды принесли с речки, чтобы вымыться хоть так, а после Вельке, в свежих рубахах и с наново переплетенной косой, в шатре не сиделось. Она вышла, Любице махнула — дескать, я тут буду, рядом. От костров тянуло то поспевающей кашей, то взваром из сухих яблок. Девушки-челядинки мимо прошли, к речке, унесли в корзинах грязное белье — им не только купаться, а и белье мыть. Кто-то из кметей уже управился — в стороне на кустах сохли рубахи. Тут же мужчины возились с рыболовной сетью, прилаживая ее на сплетенное из ивняка кольцо. Свои кмети, знакомые, вериложские. Увидев подошедшую княженку, самый старший, здоровый, бородатый Живята-десятник, слегка поклонился, подмигнул:

— Вот, свет-боярышня, перемет ладим. Поклонимся речке медком да кашей, она нас, глядишь, рыбкой подарит, утром ушицей лакомиться будем.

Велька лишь улыбнулась в ответ. Это понятно, как же стоять у речки и не постараться рыбы добыть на уху? Пузатая корчажка с медом уже приготовлена была, тут же, в траве, и горшочек с кашей, и, надо думать, речка получит в дар не всю эту корчажку, а только невеликую ее часть.

Хорошо было тут, и люди эти, такие свои, родные, можно сказать, и выговор их родной, вериложский. И работа их понятная и знакомая — Велька раньше и сама переметы ставила, захотелось даже забрать сейчас у рыбаков сеть и самой закончить, вон там, внизу, еще зачинить немного надо…