– Да вы с ума сбрендили?! Какой я вам лазутчик? – прохрипел Афанасий, у которого от неудобного положения и страха начало стучать в висках.

– Разберемся, – улыбнулся ярыга и запустил ловкие пальцы купцу за пазуху.

Выудил кошелек, вздохнул сокрушенно, опуская его в свою котомку. Был бы один, наверняка бы прикарманил содержимое. Следом он вытащил книжицу, перелистнул пару страниц, потряс ей в воздухе, как хоругвью – вот, мол, доказательство. Нашарил перевязь с мешочками, дернул. Не сумев оторвать, достал короткий кривой нож и перерезал веревку. Вытянул перевязь и развязал один из мешочков. Афанасий дернулся, но держали его крепко. Ярыжка опасливо глянул на купца, отойдя подальше, сунул палец в мешочек, извлек, посмотрел на прилипшие к подушечке черные крупинки и поднес их к лицу купца.

– Это что такое?

– Земля родная, – ответил тот. – В дорогу с собой набрал.

– Три мешка?

– А в каком законе сказано, что нельзя родную землю мешками носить?

– Умный, значит? Что ж, тем лучше, – загадочно произнес ярыжка, широко улыбаясь. – Пошли, – он повелительно махнул рукой.

Держащие Афанасия стражники задрали палку еще выше, почти уткнув его носнос в колени, пару раз сунули кулак под ребра и поволокли купца вниз по улице. Потом свернули в лабиринт узких переулков, незаметно перетекающих один в другой. Втащили его по крыльцу в две ступеньки в помещение с одним окном и усадили на стул с высокой спинкой. Обездвижили, просунув палку в специальные кожаные петли, приделанные к ручкам.

Кресло стояло так, что в глаза купцу бил яркий свет катившегося по небосклону солнца. Щурясь и изгибая шею, он смог разглядеть сводчатый потолок, лавки вдоль стен и резной стол с мраморной крышкой, за коим сидел худощавый, но крепкий мужчина в чалме с заколотой брошью и подвесками и большим недрагоценным камнем. На щеках человека залегли глубокие морщины, в аккуратно подстриженной бородке пробивалась первая седина.

Он ничего не делал, просто сидел, подперев кулаком щеку, и смотрел на вошедших змеиным немигающим взглядом. От этого взгляда внутри у Афанасия все сжалось и похолодело, да и те, кто его доставил, кажется, почувствовали себя неловко. Они попытались спрятаться за кресло и друг за друга.

Сполна насладившись их страхом, мужчина разлепил тонкие губы.

– Ну, Сабир, кого ты мне привел? – спросил он негромко. Чувствовалось, что он привык, что подчиненные ловят каждое его слово.

– Мне кажется, мы поймали шпиона Узун Хасан-бека, – подобострастно ответил ярыжка.

– Это серьезное обвинение. Чем ты его можешь доказать? – спросил вельможа. В голосе его не слышалось интереса. Такое впечатление, что лазутчиков Узун Хасан-бека приводили к нему каждый день.

– Он прибыл в город недавно, что-то вынюхивал, высматривал…

– Но ты ж понимаешь, что этого недостаточно, – прервал его вельможа, едва сдерживая зевок.

– Конечно, Энвер-эфенди[45], понимаю, поэтому выждал, когда чужеземец раскроет себя, – ярыжка торжественно прошествовал к столу, как факел неся в поднятой руке книжицу.

Афанасий недобро помянул про себя мать ярыжки Сабира, всех ее знакомых мужского и женского полу, родственников до седьмого колена и предположил, что все они как-то связаны с ишаками, во множестве ходящими по здешним улочкам.

Энвер взял книжицу, начал листать лениво. Но с каждой перевернутой страницей лицо его становилось все удивленнее, все заинтересованнее.

– Вот, значит, как, – пробормотал он. – Вот, значит, что. И впрямь тут у нас лазутчик. Сколько всего понаписано да на разных языках…

– Не лазутчик я, по торговой части, – начал было Афанасий, но сильный удар по шее заставил проглотить заготовленные слова.

– Молчи, пока сиятельный эфенди тебя не спросит, – склонился к нему ярыжка. – Понял?

– Как не по…

Новый удар сотряс тело связанного купца.

– Пока не спросит, – снова склонился к нему Сабир, назидательно подняв вверх палец.

– Значит, лазутчик, – продолжал Энвер-эфенди, всматриваясь в записи и рисунки. – А это что за город? – он поманил Сабира. – Смотри, башни тут зарисованы сторожевые, бастионы. А это что за цифры?

– Должно быть, численность армии или запасы продовольственные посчитаны, – заглянув в книжицу через плечо начальника, предположил ярыжка.

Офицер покосился на Сабира брезгливо. Поморщился, но промолчал – слишком хорошую новость принес ярыжка.

– Похоже на то, – пробормотал начальник. – Ну что, попытаем его для порядка или сразу к судье отведем?

– Лучше бы, конечно, попытать, – ответил ярыжка. – Подвесить вверх ногами да палкой по пяткам, – мечтательно зажмурился он.

– Лучше, – согласился Энвер. – Только неизвестно, чего он под пытками наболтает, а нам потом с этим разбираться. Пусть уж кади[46] им занимается, а нам и так поимка лазутчика зачтется. Сейчас бумагу сопроводительную напишу, и пойдем.

За спиной Афанасий послышалось движение, видимо, его мучители рассаживались по лавкам. Он попробовал повертеть головой, оглядеться, но у него ничего не вышло, путы и высокая спинка кресла не дали. Тогда он напряг руки, вдруг удастся разорвать веревки, но те держали крепко.

Вот же угодил, думал он. Столько прошел и на тебе, считай, у самого дома. И главное ведь, за что? Ни за что. Выслужиться им надо, вот и сошьют дело, обвинят черт знает в чем. А казни у тюрок лютые. Например, на кол посадить могут. Если милосердно, то на гладкий да хорошо обструганный, на таком за пару минут можно отмучиться. А если по-персидски, на тупой и неструганный, с занозами, да дощечками, глубину входа регулирующими, так и несколько часов можно прожить в муках, а то и дней. Ох, господи, помоги.

Энвер-эфенди закончил писать, посыпал бумагу мелким песком из специальной чашечки, чтоб он впитал излишки чернил. Помахал бумагой, стряхивая остатки песка, и свернул лист в трубочку.

– Ну, готово, – он вытер со лба выступивший от усердия пот и поднялся из-за стола. – Пошли.

Сабир махнул рукой помощникам. Те развязали путы и рывком вздернули купца на ноги и повели по добела прожаренным солнцем улицам.

Шли довольно долго. Стражники вспотели и устали. Опустили палку, позволив Афанасию идти своими ногами. Это возродило в купце умершую было надежду.

Вот сейчас на этот пригорочек поднимемся, думал он, может, даже остановимся, чтобы роздых устроить, так вот этому ногой под колено, а тому вот палкой с разворота. Тогда палка выскользнет, и молитесь своей тюркской богоматери. Руки-то в плечах свободны будут, хоть и вместе связаны. Потом еще сами на кол сядете за то, что лазутчика не уберегли, если в живых останетесь.