Чтобы решить эту проблему, идеальный советский пропагандист атеизма должен был искать личностный подход к каждому советскому человеку, проявлять интерес к тем радостям и горестям, которыми сопровождается его жизнь, и вмешиваться, если необходима помощь. Как подытожил Ильичев, «борьбу с религией надо поставить в связь с борьбой за улучшение условий жизни людей, за перестройку их быта. Эта борьба должна вестись так, чтобы верующий видел в атеисте близкого друга, желающего ему добра, а не зла»572. Чтобы добиться успеха, недостаточно было налагать административные ограничения на религиозную жизнь и вести научно-просветительскую работу через газеты и лектории. Атеизм нуждался в собственном духовном сословии, способном вести пастырскую работу, что и приведет советских людей к атеизму.

О необходимости «человеческого подхода» говорил и писатель Владимир Тендряков (1924–1984), наиболее заметная фигура среди представителей творческой интеллигенции, участвовавших в хрущевской атеистической кампании. Его произведения (самым популярным из которых была повесть «Чудотворная», опубликованная в 1958 г., несколько раз переизданная и послужившая основой для театральной постановки и киносценария) отличались более чутким подходом к вопросам, связанным с религией в сельской местности, чем было принято в атеистических произведениях его современников. Например, вышедший в 1960 г. атеистический фильм «Тучи над Борском» (режиссер В. С. Ордынский), как и другие подобные художественные произведения хрущевских времен на религиозную тематику, основан на «антисектантском» сюжете о ритуальном убийстве573. Обращая внимание на подобные атеистические стереотипы, Тендряков выступал против административных мер в отношении религии и настаивал, что без человеческого подхода «никакая пропаганда нам не поможет»574. Чтобы подчеркнуть значение эмоциональной стороны религиозности, Тендряков описал мощную «иллюзию человечности» на собрании баптистов, которое он недавно посетил. Верующие обращались друг к другу со словами «брат» и «сестра», создавая ощущение тесной общности, которое, как отмечал Тендряков, было важнее, чем религиозные догмы и верования. Как сказала ему одна женщина, присутствовавшая на собрании, ей на самом деле неважно, есть бог или нет; она будет оставаться верующей, ведь «поэтому [благодаря вере] мне гораздо легче жить, чем тебе»575.

Тендряков привел этот эпизод, чтобы выразить свои сомнения относительно подхода к атеистической работе: «Нам нельзя забывать, что палкой больного не вылечишь, нельзя забывать, что духовный мир человека не может оставаться незаполненным: если мы его не заполним, заполнят его люди, которые чужды нам по взглядам. Свято место не бывает пусто»576. Ильичев, в свою очередь, заключил, что только марксистских догм больше недостаточно: «Надо теперь уже от общих формул марксистских – правильных, незыблемых, переходить к конкретной, реальной действительности: знать состав верующих, кто эти верующие, насколько прочны убеждения, с чем они связаны». Подводя итог дискуссии пропагандистов атеизма, Ильичев предостерегал: «Если только мы разрушим идею и не поставим на место разрушенной нашу, советскую идею, советский образ мышления, советский образ действия, мы ничего не сделаем. Вы, наверное, помните, товарищ Тендряков привел [цитату] из Библии, а я хочу привести из Ленина. Он говорил, что пустым место не бывает: либо там социалистическая идеология, либо там буржуазная идеология. Другого нет!» 577

31 августа 1964 г., незадолго до того, как Хрущев был отправлен в отставку с поста Первого секретаря ЦК КПСС, Василий Зайчиков, заместитель председателя Всесоюзного общества «Знание», и Владимир Мезенцев, новый редактор журнала «Наука и религия», направили в ЦК КПСС письмо с просьбой дать разрешение на преобразование журнала. Авторы письма отмечали, что за пять лет с момента выхода первого номера журнала в свет он – единственный в стране атеистический журнал – «сыграл свою положительную роль», но теперь пришло время устранить недостатки в его работе578.

Зайчиков и Мезенцев доказывали, что журнал «Наука и религия» должен обратиться «к житейской тематике», поскольку именно «вопросы нравственно-этического характера» стали центральными в современном религиозном дискурсе. Поскольку успех атеистической пропаганды зависел от способности журнала воздействовать на массовую аудиторию, «Наука и религия» должна была стать «популярным философским журналом, какого у нас нет»580. Более того, журнал виделся его создателям непохожим на «воинствующие» издания раннего советского периода, такие как «Безбожник»581. Но, как показали первые пять лет публикации журнала, атеистическая пропаганда не проникала в душу советского человека. Как сообщал коллегам сам Мезенцев, «в идеологическом отделе [ЦК КПСС] мне неприятно было слышать, что мы не умеем, и до сих пор очень мало популяризируем, пропагандируем наше мировоззрение… Ведь на читательских конференциях читатели говорят очень резонные вещи, что вы отнимаете от нас веру, а что даете взамен?» 582