«Наука и религия» воплощала историю советского атеизма в миниатюре, отражая все его взлеты, падения и противоречия. Проект издания атеистического журнала, разработанный в ходе антирелигиозной кампании 1954 г., вначале не был реализован и на несколько лет был «положен на полку». Когда наконец в 1959 г. «Наука и религия» начала выходить в свет, она должна была стать орудием распространения атеизма для двух категорий читателей журнала: атеистических кадров и верующих583.

Первоначально журнал воплощал два подхода к ведению антирелигиозной кампании: антиклерикальный – разоблачение политически реакционных религиозных учреждений и догм, коррумпированного и фанатичного духовенства; и просветительский – распространение научных и технических знаний с целью утверждения истины научного материализма. К концу хрущевской эпохи «Наука и религия» ощутила необходимость обратиться к новым темам, как правило, в ответ на те вопросы и проблемы, которые ставили ее читатели. Стало ясно, что журналу необходимо не сосредоточиваться на «негативной» антирелигиозной пропаганде, а подчеркивать «позитивные» элементы атеизма – обсуждать житейские вопросы, обращаться к эмоциям и повседневным заботам читателя.

Дискуссии о миссии «Науки и религии» по большей части вращались вокруг названия журнала. Зайчиков и Мезенцев доказывали, что название «Наука и религия» «не способствует распространению журнала в массах» и более «не оправдано», поскольку оно провозглашает ту самую оппозицию – противоположность науки и религии, которую атеисты перестали считать убедительной584. Название журнала преподносило науку как лучшее оружие борьбы против религии, но атеисты утратили уверенность в том, что наука может предоставить все ответы, которые позволят атеизму проникнуть в дом – и в душу – обычного советского человека585. Но если не наука, то что же? Предлагавшиеся вначале названия – «Свет», «Знание и вера» и даже «Жизнь и религия» – были вариациями на ту же тему, поскольку они по-прежнему утверждали оппозицию между светом, наукой, разумом и жизнью, с одной стороны, и религиозной темнотой, иррациональностью и смертью, с другой.

К 1964–1965 гг., когда редакционная коллегия на своих собраниях стала обсуждать будущее журнала, атеисты уже начали воспринимать религию не как политическую или идеологическую проблему, но скорее как проблему духовной жизни. Мезенцев доказывал, что коммунистической альтернативой религии должна быть не наука или даже философия, а марксистско-ленинское мировоззрение: «Ведь религия – это все-таки мировоззрение, а не круг знаний, надо называть [журнал] более правильно, более правильно сказать марксизм-ленинизм и религия, по характеру пропаганды». Чтобы ответить на вызов, брошенный религией, «мы можем и должны давать взамен наши взгляды на мир, наше коммунистическое мировоззрение», и поскольку «в основе идет борьба по линии нравственности, и мы должны брать в основу эти проблемы, воинственно ставить эти вопросы». Мезенцев предлагал еще несколько возможных названий журнала, которые, по его мнению, более соответствовали его новой миссии: «Родник», «Знания для всех», «Светоч», «Человек и мир», а также небольшую (но существенную) вариацию на эту тему – «Мир человека»586. В дискуссиях вокруг названия «Науки и религии» отразились и более масштабные перемены, развернувшиеся в тот период в сфере идеологии советского общества. Тот факт, что в большинстве предложенных названий журнала не было ни слова «наука», ни слова «религия», как и предположение, что название «Мир человека» будет наилучшим образом соответствовать новому видению атеизма, позволяет обнаружить значительные сдвиги в понимании сущности религии и миссии атеизма.

Конференция, проведенная обществом «Знание» и посвященная судьбе журнала «Наука и религия», стала своего рода референдумом по хрущевским подходам к религии и позволила поставить важнейшие вопросы о будущем советского атеизма. Александр Окулов, директор Института научного атеизма, задавался вопросом о том, отойдет ли журнал от атеизма или нет. По его мнению, если судить по заглавию, то может показаться, что журнал уйдет от атеизма; если судить с точки зрения содержания, то, напротив, журнал будет двигаться навстречу человеку. Важнее всего, подчеркивал он, проблемы человеческих отношений; церковь играла на этом и прежде, а редакции журнала необходимо узаконить внимание к проблеме человеческих отношений на земле как к очень важному вопросу. Окулов отметил, что вместо того, чтобы критиковать религиозные учреждения и догмы, пропагандистам атеизма необходимо обратиться к духовным проблемам современных верующих. Что действительно необходимо для атеистического воспитания, настаивал он, так это «журнал, посвященный человеку, человеческим отношениям»587.

Но если по вопросу о новом направлении журнала был достигнут консенсус, оставался ключевой вопрос: как «Наука и религия» сможет донести это новое видение позитивного атеизма до своего читателя? И кто будет составлять целевую аудиторию журнала? Редакторы отмечали, что журнальные материалы, предназначенные двум разным целевым аудиториям – верующим и пропагандистам, – часто противоречат друг другу. «Очевидно, что у каждой аудитории есть свои собственные запросы в отношении тематики, уровня и формы преподнесения материала – и эти запросы часто абсолютно несовместимы друг с другом. Например, верующего могут только оттолкнуть различные методические материалы, предназначенные пропагандистам, где обсуждаются различные подходы к верующим и методы отвлечения их от религии, тогда как для пропагандиста эти материалы существенны»588. Руководство общества «Знание» жаловалось на трудности, связанные с двойственностью самой природы журнала, и доказывало, что необходимо принять решение, будет ли журнал специализированным изданием, предназначенным для атеистических кадров, или же массовым, нацеленным на обращение верующих к научно-материалистическому мировоззрению589.