Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знаешь, Чарли, на протяжении многих лет я никак не мог заставить себя забыть, как она умирала на моих руках – как текла кровь из ее ран и как жизнь покидала ее пробитое пулями тело. В последние несколько дней она снова приходила ко мне – вся в белом, юная и прекрасная, и эта картина окончательно стерла из моей памяти ту страшную ночь, когда я прощался с ней навсегда. Я столько времени скучал по ее улыбке, и вот теперь я снова ее увидел, а это значит, что сорок лет наказания одиночеством не пропали зря. Я сполна расплатился за свои грехи, а их было немало.
Не будь таким, как я, Чарли.
Не умирай так, как я. Не годится умирать в одиночестве.
Спасибо, что был моим другом. Спасибо, что навещал меня, что позволил научить тебя строить лодки и работать с деревом. Поверь, у тебя к этому делу настоящий талант.
Спасибо, что не позволил мне умереть одному.
Искренне твой,
Гек (Джеймс Джей Гекенворт)»
Стараясь постичь смысл письма, смысл последних обращенных ко мне слов Гека, я вдруг понял, что так и не рассказал ему о Шелли. Я не сказал ему ни слова ни о наших отношениях, ни о том, что вчера вечером мы решили пожениться. Но он, похоже, и так это знал, как знал обо мне многое. В письме Гек дал мне несколько советов… хороших, разумных советов. Оставалось только решить, что мне с ними делать.
Запустив двигатели, я развернул «Легенду» на запад и, рывком выведя регулятор газа на три четверти мощности, помчался назад, на Бимини. Четыре «Меркюри» в считаные секунды вывели катер на глиссирование. Море было спокойным, и, двигаясь со скоростью ста миль в час, я рассчитывал быть на острове меньше чем через двадцать минут. Единственной проблемой было склонявшееся к горизонту солнце, светившее мне прямо в глаза, но эту проблему было легко решить с помощью моих любимых очков «Костас», с которыми я никогда не расставался.
Встречный ветер очень скоро высушил слезы, катившиеся по моему лицу. Мне нужно было спешить – сегодня вечером я должен был сделать очередную закладку в Майами.
Когда в семь часов утра я вышел из своего номера, Пауло, Лина и Изабелла были уже готовы и ждали меня во внутреннем дворе отеля. Идти было недалеко: уже через несколько кварталов я почувствовал разливающийся в воздухе тонкий аромат свежевыпеченного хлеба. Когда он стал сильнее, мы свернули налево. К тому моменту, когда мы добрались наконец до дверей кафе-пекарни, я буквально глотал слюнки – до того аппетитным и дразнящим был этот запах.
В кафе нас встретила высокая светлокожая и светловолосая женщина скандинавской наружности, которая, надев на руки толстые стеганые рукавички, укладывала в стеклянную витрину лотки с румяной выпечкой. Пока мы устраивались за столом, Лина сделала заказ, и мальчишка-официант принес нам три чашки восхитительного кофе, стакан подогретого молока для Изабеллы и целый поднос свежих круассанов с шоколадной глазурью.
Я съел шесть.
Все губы у меня были в шоколаде, совсем как у Изабеллы, и она потихоньку хихикала, поглядывая на меня со своего места напротив.
Потянувшись за седьмым круассаном, я глубокомысленно сказал:
– Похоже, здесь их целиком окунают в масло, поэтому-то они такие вкусные.
Пока мы завтракали, из кухни появился совсем юный парнишка в фартуке помощника официанта, который принялся убирать грязную посуду со столиков рядом. Аккуратный, чистенький, коротко подстриженный, он работал быстро и ловко и не производил впечатления хулигана, хотя его неплохо развитые мускулы свидетельствовали о регулярных занятиях в «качалке». Впрочем, больше всего меня заинтересовало в нем кое-что другое, и я попросил Лину позвать к нашему столику владелицу-шведку. Через минуту та подошла:
– Что случилось, сэр?
Я показал ей на мальчугана-уборщика:
– Вы его хорошо знаете?
– Морисио? – переспросила она.
– Да, если его так зовут.
– Он мой племянник, работает в кафе уже больше двух лет. Морисио – один из самых надежных и трудолюбивых моих работников.
– Скажите, он никогда вам не лгал?
Она подняла брови:
– Нет.
– И никогда не попадался на воровстве?
Лицо шведки застыло.
– А почему вы спрашиваете?
– Не могли бы вы позвать его сюда?
– Извините, сэр, но, если у вас есть какие-то претензии, я бы предпочла, чтобы вы высказали их мне.
– Просто позовите его, хорошо?
– Если вы хотите пожаловаться…
– Пожалуйста.
Она со вздохом повернулась и окликнула мальчугана, который тотчас подошел к нам, на ходу вытирая руки о фартук.
– Sí, señor?..
Я показал на его запястье.
– Хорошие у тебя часы, – сказал я, желая застать парня врасплох и посмотреть на его реакцию.
Морисио расплылся в улыбке и вытянул руку вперед, давая мне полюбоваться часами. Если парень и был в чем-то виноват, то он был лучшим актером, чем большинство оскароносных «звезд» Голливуда. Я, во всяком случае, не заметил в его поведении ничего подозрительного. Лицо хозяйки кафе, напротив, сделалось напряженным; казалось, она решает, на кого наброситься: на племянника или на меня.
– Где ты их достал? – спросил я как можно дружелюбнее. – Купил в городе?
– Sí, señor. Я купить их, – Морисио показал себе под ноги: – Здесь. Человек, который кушать кафе, сказал, что часы ему не нужны и он продать их дешевле.
Теперь внимание всех было приковано к часам у мальчишки на запястье.
– Они тебе нравятся?
Морисио кивнул, но сразу нахмурился:
– Señor, я…
– На обратной стороне часов, под ремешком, кое-что написано. Ты знаешь, что?
Парень покосился на хозяйку, потом снова посмотрел на меня и покачал головой.
– Нет, но…
– Морисио сказал, что купил часы, – вмешалась хозяйка, и я понял, что она целиком на стороне племянника. – И если вы, сэр, думаете…
Я покачал головой, потом взял со стола салфетку, написал на ней несколько слов и, сложив вдвое, положил на стол.
– Пять дней назад, когда я валялся на улице больной, меня ограбили. Забрали все, что у меня было, в том числе и такие же часы. – Я посмотрел на Морисио. – Как мне кажется, ты вряд ли имеешь к этому отношение: скорее всего, меня ограбил тот, у кого ты их купил, но… Эти часы – подарок, поэтому, в отличие от всего остального, их нельзя ничем заменить. И мне бы хотелось получить их назад.
Парнишка нахмурился, но хозяйка сказала: