Первый демон показал свою уродливую физиономию в конюшне, когда Томас по-хамски обошелся с Бигги, заставив меня краснеть за него. Я вдруг увидел профессора совсем иным, непохожим на того Томаса, который жил в моих воспоминаниях все эти годы.

Второй демон был тем самым дьяволом, что выглянул из-за плеча Христа, когда Мария оттолкнула меня. Это произошло в ту ночь, когда я увидел в окне чье-то лицо и ринулся следом за незнакомцем, прочь от тепла девичьего тела, оставляя позади желание погасить нашу ссору.

Эти демоны пугают меня.

Князю я об этом не рассказывал, да он бы и не понял. Князь Реджинальд ничего не боится. Для него победить страх – это дело чести.

Такие философствования наверняка рассмешили бы и Томаса.

“Те, кто ничего не боится, и любить ничего не могут. Пока не перенесешь болезни, не поймешь, что такое радость. Не познав холода, не ощутишь тепла. Жизнь такой и должна быть, Петтер, иначе это не настоящая жизнь”. – Так он сказал мне однажды.

Возможно, когда я закончу повествование, князь испугается. Не за этим ли я и рассказываю?..

Ладно, утро вечера мудренее. И мыши нашептывают мне, что сон уже близок…

Сначала появились звуки. Далекие и приглушенные. Похожие на урчание в животе. Словно подземное шипение, когда лопаются пузырьки расплавленной магмы. Чистый и резкий звук, будто порожденный звездами. Далекими, одинокими и пустынными звездами. Мне хотелось плакать.

Затем возникли картины. Расплывчатые, меняющиеся и нечеткие. Бесцветные бессмысленные формы. Безголовые люди? Безногие звери? Бессмысленные и уродливые создания… В горле застрял стон. Эти видения пугали меня.

А потом появился Томас. Его голос.

– Наконец-то ты ожил, Петтер. Как раз вовремя.

Я почувствовал прикосновение влажной тряпки ко лбу, вискам, подбородку, а затем тряпка переместилась на другую щеку, стирая бессмысленные видения. Я попытался открыть глаза, но тщетно. Я повторил попытку, приложил все усилия, словно объясняя векам, что им делать – сначала одному веку, а потом – другому. Но послушалось только правое.

В узкую щелку ворвался свет свечи на столе перед белым мертвым квадратом окна. После этого передо мной возникла фигура Томаса – он уселся на стул и склонился надо мной.

– Ты как? Неплохо ты прогулялся. Мне пришлось подлатать тебе шею. – Он опять обтер меня полотенцем. – Везунчик – тебя быстро обнаружили. Пастор услышал на лестнице какой-то шум, выглянул и увидел, что ты лежишь внизу в луже крови. Он попытался затащить тебя вверх по ступенькам, но оказался слабоват, поэтому растолкал меня, и мы вместе донесли тебя до кровати.

Он поднес к моим губам кружку с теплой водой, и я жадно напился, заметив, как ко мне возвращаются силы. Теперь их хватило, чтобы открыть и второй глаз. Томас радостно рассмеялся:

– Ты идешь на поправку, Петтер. Отлично! Но сегодня тебе вставать нельзя, и еще несколько дней передвигаться будешь с величайшей осторожностью. Больше мы тебе не дадим упасть с лестницы.

Я устало прикрыл глаза. Что-то в его словах звучало неправильно… Что-то о лестнице… Я с нее не падал. Нужно сказать профессору, что это не так. Что на самом деле… Мысли замерли, я не знал, что произошло на самом деле. Я открыл рот, но слова не выговаривались. Я их не слышал. Они даже в голове не складывались. С усилием открыв глаза, я посмотрел на Томаса.

– Сейчас дам еще воды, Петтер. Вот, смотри-ка…

Я вновь напился, чувствуя, как вода стекает по шее и заливается под одеяло. Веки отяжелели и опустились – с глухим стуком, словно дубовые ставни. Видения начали уменьшаться, пока совсем не исчезли, и все стихло. Воцарилась тишина.

И темнота. Надолго.

Звуки. Мычанье коров. Вой ветра на улице. Потрескивание дров в камине и шипенье воды на раскаленной сковороде. Скрежет пилы и свист флейты. Под закрытыми веками у меня что-то болезненно стучало. Мне захотелось обратно, в тишину и темноту.

Пятнышки света покалывали мои веки, танцевали и бешено кружились – так быстро, что меня затошнило, желудок сжался, и, отчаянно всхлипнув, я попытался привстать. В левое ухо мне словно воткнули железный прут, пронзивший голову насквозь. Скрежет внезапно умолк, Томас с криком вскочил с кровати, так что жалобно скрипнули пружины.

– Петтер, ты что?!

Я услышал топот. Томас подхватил меня и, поддерживая, поднес ко мне таз для умывания – его холодный край уперся в мою шею. Я открыл глаза и уставился на воду в тазу, сквозь которую просвечивало желтое дно. Содержимое моего желудка начало выходить наружу – медленно и болезненно, по комнате пополз отвратительный запах, казалось, это никогда не прекратится, но под конец осталась лишь зеленоватая слизь, а потом и она закончилась.

Наконец рвота унялась, и я, насквозь пропотевший, откинулся на спину. Отставив в сторону таз, Томас вытер мне лицо и губы мокрым полотенцем. Он поднялся и нерешительно замер с полотенцем в руке.

– Попрошу Марию сменить воду, – сказал он, направляясь к двери.

– Минн… – Я протянул руку ему вслед.

– Что?

– Я… я… – во рту пересохло, и язык отказывался ворочаться. Томас поднес к моим губам кружку, и я смочил рот, – я не… не падал… – выговорил я. Однако Томас не понял и, растерянно глядя на меня, наклонился ближе:

– Что ты сказал?

– Я не… не падал с лест… лестницы… – И я устало опустил голову на подушку.

– Не падал с лестницы? То есть сегодня ночью?.. А что же с тобой случилось? Ты едва не разбил голову в лепешку… – Томас запнулся: он догадался о том, чего я не мог выразить словами.

– Ты… на тебя напали?

Ну да! Конечно же! На меня напал тот незнакомец, что заглядывал в окно! После того, как мы с Марией… Мысли смешались в клубок, перед глазами закружились картинки: вот алые губы Марии, ее восхитительное тело на белых простынях, танцующие тени… По телу разлилось блаженное оцепенение. Я словно обрел бескрайний мир, отнять который у меня не под силу никому, и в этом мире со мной разговаривали звезды. Мария… – пело мое тело, – Мария…

Я вновь провалился в сон без сновидений, черный и целительный.

Громкие голоса. Я открыл глаза. Томас поднялся из-за стола – там он, видимо, делал заметки и сейчас что-то тихо бормотал себе под нос. Сначала голоса доносились снизу, потом переместились на лестницу, приближаясь к нашей двери.

Раздался громкий стук.

– Войдите! – отозвался Томас. Дверь распахнулась, на пороге появился Альберт, а за спиной у него маячила фигура Бигги. Они замерли и переводили изумленные взгляды то на меня, то на профессора.

– Что с тобой стряслось? – Альберт осторожно потрогал мою голову, и я, к своему удивлению, понял, что голова у меня перевязана.

– Сегодня ночью на него напали, – ответил Томас, откладывая в сторону пистолет.