Грузд подхватил друга под локоть и повел в терем, оглашая двор задорным смехом.

– А что, хороший способ узнать чаяния народа, а то боярам веры нет. А так пройдусь, послушаю о себе хорошее, сон после таких прогулок безмятежный.

Лют хмыкнул скептически:

– Еще бы говорили плохое – в тебе князя за версту видать.

Грузд переменился в лице, пальцы со скрипом почесали затылок.

Внутри дохнуло холодным запахом камня, смешанным с благостным ароматом леса. Лют с любовью коснулся пальцами бревен, укрывших стыдобу каменных стен. Нарядные светильники установили столь часто – ступали по терему, как по солнечному дворцу.

Слуха коснулось женское пение, чинное, благопристойное. Лют глянул на двери: не понять, кто живет, челядинки или княжьи дети, но чувствуется строгость воспитания. Занимались сугубо женским делом: шили. А так как с закрытыми ртами ничего делать не могли – пели тонкими голосами. Видно, в детинце нравы были построже: сильно влияние блюдущих Покон, надо бы Буське поосторожней…

Буслай ощерился пристальному взгляду. Лют глянул с укоризной, отвернулся, махнув рукой оскорбительно.

– Сейчас пир закатим! – хохотал Грузд. – Ничего, что на ночь! Мужчина сам решает, какое время суток на дворе.

Лют забыл о краткой перепалке с Буслаем, лицо разгладилось, плечи шутливо передернулись.

– Знаю твои пиры, еще тогда славился.

– Верно сказал, – засмеялся князь. – Сейчас упою так, что забудете, зачем пришли. Кстати, каким ветром вас занесло в наши края?

Лют помялся, сказал:

– Княжье поручение у нас, в горах полазать. Подсоби, может, знаешь: где тут у вас пасть зверя?

Лоб Грузда пошел складками, витязи посмотрели с надеждой, но князь пожал плечами. От разочарованного вздоха пламя светцов колыхнулось.

– Не переживай, Радимич, у старцев поспрашиваю. В следующей крепости у местных спросите – образуется. Выправлю подорожную, чтобы каждая собака выказывала уважение. Когда собрались в горы?

– Завтра.

Грузд помрачнел, шумно сглотнул комок:

– Обидеть хочешь?

Лют развел руками, ответил непреклонно:

– Княжья воля. Так что давай подорожную сразу, пока не упились.

– Добро, но на обратном пути денек погостите, иначе обижусь.

Лют промолчал, что было принято за согласие. Два плечистых молодца услужливо распахнули двери в пиршественный зал, в лицо дохнуло застарелыми запахами еды и хмеля.

Палата настолько пропиталась духом пира, что разбери по камушку и разбросай в горах – звери сбегутся, будут лизать, а иные сдуру погрызут, приняв за мясо.

Гридни с любопытством рассматривали богато украшенные стены. Князь нетерпеливо заорал, что хочет побаловать гостей да не осрамиться. Двери распахнулись, вереница челядинов с глазами, выпученными от тяжести несомых блюд, засеменила к столу. Подносы опускались с грохотом, волна свежих запахов била в голову молотом.

Кравчий вынырнул бесплотной тенью, над полными чарами закурился тонкий аромат, защекотал приятно ноздри. Грузд поднялся, крикнул здравицу за достойных гостей. Вино хлынуло через край, кадык мощно задергался, ароматная волна плеснула на грудь. Лют поспешно осушил и, дабы не обидеть хозяина, пролил питье на грудь, как жертву богам и предкам на небе, сдержав гримасу от противной липкости рубахи.

Грузд положил могучую руку на плечо гостя, омытая хмелем глотка выдала густым басом:

– Лют, давай нашу, походную!

Буслай зло поглядел на спевшихся гуляк, перед глазами замелькала вереница блюд: гусей жареных, начиненных кашей, мяса печеного, жареного, парующих плошек с бульоном, горы пирогов, квашеной капусты, икра, рыба жареная, пареная, вяленая и сушеная. А поодаль выстроились пузатые кувшины, запахи витали дивные, от вдоха в голове легко звенело. Гридень посмотрел на застолье, глянул на князя. «Вообще-то неплохой человек», – подумал он перед тем, как набросился на еду.

Лют присел на край кровати, босые ноги погрузились в меховые шкуры – защита от холода каменного пола. Шея затекла, разминалась с хрустом. Гридень потянулся, за спиной прошелестело одеяло, кровать скрипнула под весом упругого тела.

Заспанная девка протерла глаза, с волчьим подвыванием потянулась, волосы рассыпались по подушке медовыми волнами.

– Сходи принеси квасу, – буркнул Лют. – Живо, – прикрикнул он, видя неудовольствие, исказившее хорошенькую мордочку.

Девка откинула одеяло. Лют с удовольствием посмотрел на могучие телеса. Девица не спеша одевалась, полные груди нехотя прятались под тканью, смотрели зазывно острыми кончиками. Лют помимо воли ощутил прилив крови, пальцы дернулись, девка заметила и застыла с понимающим смешком.

– Квасу, – сказал гридень озлившись.

Девка с неудовольствием оделась, потопталась возле кровати, но воин поторопил ее шлепком по пышным ягодицам, и та с притворным визгом исчезла.

Лют натянул рубаху и свиту, войлок сапожной подкладки обнял ступни, ремень обвил пояс. Мешок с поклажей нехотя выполз из-под кровати, натужно оскалился, на одеяло посыпалось загадочное содержимое.

Гридень прикрыл зевок ладонью, присмотрелся к бабкиному добру, в голове звучал голос Стрыя. Неуверенно перебирал связки сушеной травы, шишки, кусочки застывшей смолы разных цветов, тщательно промял пальцами старую шапку.

Дверь скрипнула. Девка с поклоном передала ковшик с резной ручкой и уставилась блестящими глазами на содержимое мешка.

– Ой, а что такое?

Лют шлепнул по жадно тянущейся руке, выпроводил, не обращая внимания на обиженный визг. Пересохшее горло благодатно смочил квас, гридень выдохнул довольно, пустой ковш с глухим стуком зарылся в шкурах.

Посвежевшим взглядом он осмотрел добро и разделил на две кучки. Кольнул стыд – объяснения Стрыя забыты: кусочки смолы непонятно для чего. Хорошо, хоть травам назначение знает.

Из второго мешка, с воинской справой, достал чистые тряпицы. Душистые травы укрылись тканью. Кошель, нетерпеливо распахнувший пасть, поглотил свертки. Лют достал еще один мешочек, уложил лечебные травы, ну… какие считал лечебными.

Ножны привычно оттянули пояс, и Лют вышел из комнаты. Поклажа пригибала к полу, кошели с травами плясали на поясе. Распахнул ногой соседнюю дверь и застыл на пороге, с удивлением глядя на пустую постель.

– Где его леший носит? – буркнул гридень раздраженно.

Буслай где-то до сих пор шлялся – поклажу бросил, хорошо, что оружие при себе оставил. Кряхтя от досады, Лют с тремя мешками выбрался во двор. Челядины проводили удивленными взглядами княжьего гостя. Конюх оглянулся на сопение, отскочил от рухнувшей поклажи.

– Кони готовы? – поинтересовался Лют.

– А то, – ответил конюх с мнимой обидой. – Осталось оседлать.