Он был на грани срыва. Эйра почувствовала это, еще когда вошла. Этакое затишье перед бурей, тревожные минуты, когда замолкают перед грозой птицы, когда ярко светит солнце, предвещая дождь. Кто-либо другой на ее месте не заметил бы. Лишь незначительные признаки: нервозность в руках, сведенные челюсти, взгляд, судорожно цепляющийся за окно, без попытки выглянуть наружу.

– Звонил Рикен. Сказал, что ты была у него. Выходит, ты катаешься туда и болтаешь ему про меня. За моей спиной…

– Я думала, ты у него.

– Говори, что хочешь.

– В деле Лины обнаружился один момент, – начала она, – в том старом расследовании есть нечто такое, что… – Эйра отломила ложкой кусок пирога с лаймом, балансируя между двумя крайностями – его злость против правды, стремление докопаться до истины и в то же время желание избежать ссоры. Как бы то ни было, пироги эта Арнесдоттер пекла вкусные, ничего не скажешь. – Возможно, преступником был другой человек.

– Какого черта. – Магнус не шелохнулся, и это было даже хуже, чем когда он колотил по предметам. Он уже это знал, подумала она, он совсем не удивлен, так почему же делает вид, что не знал?

– То есть копы снова явятся по мою душу, да? И ты запишешь этот разговор на диктофон?

– Нет, я не собираюсь этого делать.

– А мне откуда знать, что ты не врешь?

Эйра достала свой мобильный и положила его на стол.

– Официально они еще не открыли дело, – объяснила она, – но исключить такой возможности тоже нельзя.

– Почему ты не говоришь «мы»? Ведь ты же одна из них, или я не прав?

– Подобные решения принимает прокурор, и ты наверняка это знаешь.

– Но раз ты все-таки здесь, то, выходит, и Марину тоже будешь допрашивать? Мне позвать ее? Ты, наверное, хочешь спросить ее, нет ли у меня склонности к насилию, не причиняю ли я ей боль? Да ты хоть представляешь, как они меня мурыжили в этом вашем полицейском участке в Крамфорсе? Сколько раз приходилось таскаться туда на допрос? Ты не представляешь, каково это…

– Ты действительно был в тот вечер дома, как ты и сказал?

– Спроси у мамы.

– Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

– Она не такая чокнутая, как ты думаешь. Она помнит дни рождения и именины моих мальчиков, шлет им подарки и вообще следит за жизнью. – Взгляд Магнуса упал на холодильник, на дверце которого висела прикрепленная магнитиком в форме керамического сердечка фотография двух его сыновей – тот же самый снимок, что и у них дома. – Быть может, ты делаешь матери только хуже, приезжая сюда и задавая вопросы, на которые она и сама может ответить.

– Не понимаю, как это связано?..

– Это с тобой связано, с тем, какая ты. Тебе же больше всех надо, постоянно суешь нос в чужие дела, вмешиваешься в чужие жизни.

– Я поступаю так не потому, что меня это забавляет. Речь идет об убийстве, которое произошло на моей родной земле, и тут я обнаруживаю, что вы с матерью врали мне все эти годы, или, во всяком случае, скрывали от меня существенные факты.

– Сейчас ты действительно говоришь как легавый.

Эйра захотела встать, но осталась сидеть. Она ощущала себя загнанной в угол, несмотря на свежий воздух в просторной деревенской кухне, выбеленной от половиц до выступающих потолочных балок. Сквозь краску проглядывали древесные волокна, придавая интерьеру черты рустикального стиля.

– Ты не знаешь, каково это, – глухо проговорил Магнус, – какие раны ты вскрываешь, когда шныряешь тут и выспрашиваешь про Лину.

– То есть было бы куда лучше, если бы я не стала ничего тебе об этом говорить?

– Я сидел у легавых. Ты хоть знаешь, что я в первый раз оказался в полицейском участке? И это при том, что самое большее, что я успел перед этим натворить в жизни, это спереть кусочек шоколадки.

– Хочешь сказать, это полицейские виноваты в том, что ты ступил на кривую дорожку? Хочешь сказать, они должны были плюнуть на расследование убийства шестнадцатилетней девушки и не задавать вопросов ее парню…

– Ты думаешь, я к этому причастен?

– Нет. Конечно, я так не думаю, но…

– Если бы все было серьезно, они прислали бы сюда настоящего копа, но ведь ты не можешь остаться в стороне, я прав?

Эйра услышала, как в прихожей открылась дверь, но Магнус, кажется, не заметил, что его подруга вошла в дом.

– То же самое было и с отцом, – продолжал он, – после его смерти ты поехала к нему прибираться, рылась в его вещах, несмотря на то что у него уже была новая жена. Несмотря на то что он оставил нас!

– Но его супруга была не в состоянии, – возразила Эйра, – в доме царил хаос, она была в трауре. Кто-то же должен был…

– А ты, – спросил Магнус, – разве ты не была в трауре?

– Но ведь это же никак не связано с убийством Лины Ставред?

– Нет, но этот поступок очень многое говорит о тебе.

Эйра потеряла нить разговора и забыла, что хотела спросить. Магнус таки добился своего: исказил факты и заставил ее почувствовать себя дурой. Ее вдруг осенило, что она не видела ни одного протокола допроса с их отцом. Он работал дальнобойщиком и, вероятно, на тот момент был в дороге, как обычно, вел фуру где-нибудь на севере Норрланда или на юге в сторону континента.

– Ой, простите. Я, наверное, не вовремя.

В дверном проеме нарисовалась Марина Арнесдоттер. Запах только что выстиранной футболки и свежего тимьяна – в руке она держала пучок трав. Эйра поняла, что подруга Магнуса, скорее всего, их подслушивала, и испытала жгучий стыд при мысли о том, что она могла услышать. В следующее мгновение она увидела, как изменилось лицо ее брата – злость, грозящая прорваться наружу, сменилась улыбкой, которая могла заставить любую женщину попросить его переехать жить к ней.

– Все в порядке, – сказал он и, ухватив Марину за руку, привлек ее к себе. – Сестренка уже собралась уезжать. У нее полно дел на работе.

– Как жаль, только я встретилась с кем-то из родных Магнуса, как он уже нас покидает. В следующий раз вы должны обязательно остаться у нас на ночь, чтобы мы могли выпить вина.

И она рассмеялась, уткнувшись лицом в его волосы.

Эйра встала и самостоятельно поставила тарелку в раковину.

– Спасибо за пирог, – сказала она, – он потрясающе вкусный. Правда.

Эйра едва успела крикнуть, что она дома, как затрезвонил телефон.

– Здоро́во! – проорал Боссе