овечка. Даже когда ведет себя хуже некуда. Если бы он сказал, что болен или у него депрессия, да все что угодно, то я бы, может, и поверила ему, но моего брата просто-напросто никогда не бывало дома. И не глядите, что я была еще слишком маленькой, – я знаю, о чем говорю. Я помню, что мне всегда его не хватало.

Зазвучало соло трубы и смолкло.

– Отсядем-ка подальше, чтобы никому не мешать, – прихватив с собой бокал с пивом, Унни переместилась в другой конец зала, откуда не была видна сцена. Эйра взяла в баре стакан воды.

Они уселись в низенькие кожаные кресла.

– Я обещала ей. Я поклялась, что никогда не стану вам этого рассказывать, – сказала Унни.

– Речь шла о расследовании убийства, – напомнила Эйра.

– Но ведь они схватили его. Мальчика, который это сделал. Ты не представляешь, какое облегчение испытала Черстин, когда все выяснилось. Я помню, как она плакала целыми днями.

– Я думала, что она просто чем-то расстроена.

– Ты не можешь понять, под каким давлением она жила.

– По долгу службы мне приходится часто сталкиваться с людьми, которые говорят неправду полиции, – строго заметила Эйра. – И почему-то они все всегда убеждены, что на то у них есть свои причины.

– Я не хочу сказать, что Черстин соврала, – замахала рукой Унни. – Просто она не знала, что ей следует ответить, когда ее спросили.

– Так Магнус был дома или нет?

– Тсс…

Эйра и не заметила, когда повысила голос. Кое-кто из джазовой публики зашикал на них, многие бросали в их сторону недовольные взгляды.

Унни наклонилась ближе.

– Черстин не знала. Она повторила только то, что сказал Магнус, чтобы избежать дополнительных вопросов.

– Теперь я не понимаю.

– Твоей мамы не было дома в тот вечер, когда Лина Ставред пропала. Когда ты уснула – думаю, это было около девяти часов, – она выскользнула из дома и отсутствовала несколько часов. Разумеется, Черстин не могла никому об этом рассказать. Ну, кроме меня, естественно, да и то не сразу.

– Отсутствовала? Где же она была?

Унни зажмурилась, словно наслаждалась музыкой, но ее пальцы нервно крутили браслеты, которых у нее было по нескольку на каждой руке.

– Ты не должна судить свою маму слишком строго, – выдавила она наконец.

– Но мне в самом деле нужно знать.

– Хорошо.

Музыкантам зааплодировали, объявили перерыв. В динамиках зазвучал глубокий женский голос, хорошо знакомый даже тем, кто совсем не интересуется джазом.

Blue moon

You saw me standing alone

Without a dream in my heart…[11]

Унни потянулась за вторым бокалом, к которому Эйра даже не притронулась.

– Твоего отца почти никогда не бывало дома, – начала она. – Вейне постоянно находился в разъездах. У твоих родителей не все было гладко, причем уже много лет.

– Что вы пытаетесь мне этим сказать?

– Будь добра, помолчи и дай мне выговориться.

Это продолжалось какое-то время. Несколько месяцев, если Унни правильно помнит. Тайком, конечно, ведь у обоих были семьи. Возможно, Унни была единственной, кому Черстин отважилась довериться.

Их поселок был таким маленьким, что даже случайное подмигивание могло дать повод для сплетен, не говоря уже про встречи поздними вечерами, прогулке по берегу реки, поездке на машине под предлогом купить молока, защитный навес от ветра где-нибудь в лесу…

And when I looked to the moon it turned to gold

Blue moon

Now I’m no longer alone…[12]

Теперь пришел черед Эйры закрыть глаза и отгородиться от окружающего мира хотя бы на несколько секунд. Ее брат мог находиться в тот вечер где угодно. Ее мама соврала полиции. Черстин ускользнула из дома, когда она спала.

– С кем она встречалась?

– Тебе о чем-нибудь говорит имя Ларс-Оке?

Эйра отрицательно покачала головой.

– Он жил рядом с вами, – сказала Унни. – Сама я ни разу с ним не пересекалась, но как-то она показала мне его дом, дальше к реке, рядом со старой береговой заставой, знаешь, где еще в 1931-м случилось…

– Вы имеете в виду тот синий?

– Что?

– Тот синий дом с белыми углами?

Унни кивнула, и в голове Эйры словно вспыхнула молния: она ясно представила себе ту пустую хибару, рядом с которой совсем недавно соседи нашли вечером ее маму.

Пожилая женщина с деменцией, которая блуждала вокруг, потеряв дорогу к дому?

Нет, все совсем не так. Она просто позабыла, что ее любовник больше там не живет.

– В те дни, когда я решила у вас пожить, – продолжала Унни, – Черстин места не могла себе найти от тревоги. И лишь когда преступник был схвачен, она размякла и рассказала мне, что соврала полиции. Ей, конечно, было стыдно, в том числе за то, что она оставила тебя одну, но ты спала, и потом, ты ведь была уже не младенец. Если бы она изменила свои показания, это плохо закончилось бы для Магнуса. Раз ее сын сказал, что он был дома, то так оно и было, она обязана была в это поверить. В конечном счете это не сыграло большой роли. Они ведь все равно арестовали виновного.

И вдруг Унни замерла и выпрямила спину.

– А зачем ты вообще спрашиваешь об этом?

Этим вечером Эйра не поехала сразу домой. Вместо этого она отправилась в Крамфорс. Припарковалась на своем обычном месте перед полицейским участком и дальше пошла пешком.

Отсюда вдоль речки Крамфорс идти было совсем недалеко. Назвать улицу Хэлльгумсгатан живописной, конечно же, язык не поворачивался, но снять свободную квартирку на денек-другой здесь было можно. Жилищная застройка Крамфорса планировалась еще в шестидесятые годы, когда все верили, что промышленность будет и дальше требовать большое количество рабочей силы. До недавних пор, пока границы не закрылись, трехэтажные дома были забиты людьми, ищущими убежища от войн и разрухи. В ресторане «Встреча» до сих пор подавали чевапчичи[13] после схлынувшей волны беженцев в позапрошлом году.

Теперь же дома вновь пялились на мир пустыми глазницами окон – ни занавесок, ни цветов на балкончиках.

Оказавшись перед дверью нужного ей подъезда, Эйра посчитала, что отступать уже поздно, и отправила ему сообщение, спрашивая, не спит ли он еще.

Август босиком спустился вниз и открыл ей дверь.

– Прости, что так поздно, – сказала Эйра.

– Ерунда, – отозвался он, – на самом деле я собирался позвонить тебе…

– Правда?

Эйра позволила ему не отвечать. Он был в одних трусах и расстегнутой рубашке. Рубашку она стащила с него, едва они оказались в квартире. Дальше прихожей они