Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тому же Вейдемейеру Маркс писал в августе 1851 г.: «Ты понимаешь, что мое положение очень невеселое. Жена моя погибнет, если будет долго так длиться. Постоянные заботы, бесконечно мелкая житейская борьба убивают ее. И к этому еще присоединяется бесстыдство моих врагов; они никогда даже не пытались напасть на меня по существу и стараются отомстить за свое бессилие тем, что возбуждают против меня житейские подозрения и распространяют непередаваемую грязь… Я бы, конечно, смеялся над всей этой мерзостью, и она меня ни на минуту не отвлекает от моей работы. Но жена моя слабого здоровья; она с утра до вечера погружена в тяжелые житейские заботы, нервы у нее расшатаны, и понятно, что ей не становится лучше от того, что глупые сплетники являются к ней каждый день с испарениями из демократических чумных клоак. Бестактность некоторых людей в таких случаях невообразима». За несколько месяцев до того (в марте) у Маркса родилась дочь Франциска, и жена Маркса, хотя самые роды были легкие, лежала долго тяжелобольная, «скорее вследствие житейских, нежели физических причин»; в доме не было ни гроша, «и при этом еще эксплуатируют рабочих и стремятся к диктатуре», как писал Маркс с большой горечью Энгельсу.
Лично для себя Маркс находил неисчерпаемое утешение в научной работе. Он сидел с девяти часов утра до семи вечера в Британском музее. По поводу пустого шатания Кинкеля и Виллиха он писал: «Демократические простаки, у которых „озарение является свыше“, конечно, не имеют надобности работать с таким упорством. Зачем им, счастливчикам, корпеть над собиранием экономического и исторического материала! Все ведь так просто, говорил мне, бывало, честный Виллих. Все так просто! Да, в их пустых головах. Вот уж действительно простаки». Маркс надеялся в то время, что закончит свою «Критику политической экономии» в течение нескольких недель, и начал уже искать издателя, что тоже приносило ему одно разочарование за другим.
В мае 1851 г. в Лондон приехал верный друг, на которого Маркс мог вполне положиться, рассчитывать в трудную минуту, и с ним он действительно поддерживал близкие отношения в последующие затем годы. Это был Фердинанд Фрейлиграт. Но вслед за его приездом пришла печальная весть. 10 мая в Лейпциге арестовали портного Нотъюнга, эмиссара Союза коммунистов. Он приехал в Лейпциг с агитационными целями, и по забранным у него бумагам полиция узнала о существовании Союза. Вслед за тем были немедленно арестованы члены центрального управления в Кёльне, и Фрейлиграт едва только успел избежать такой же судьбы, когда уехал в Лондон, не подозревая о грозившей ему опасности. При его появлении в Лондоне все мелкие фракции немецкой эмиграции стали тянуть каждая к себе знаменитого поэта, но Фрейлиграт заявил, что будет держаться только Маркса и его тесного круга. Он отклонил поэтому предложение принять участие в собрании, назначенном на 14 июля 1851 г. На этом собрании предполагалось сделать еще одну попытку объединения немецких эмигрантов в одно целое. Попытка не удалась, как и все прежние, и вызвала только новую рознь. 20 июля основан был «агитационный союз» под руководством Руге, а 27-го «эмигрантский клуб», во главе которого стоял Кинкель. Эти два союза вступили немедленно в ожесточенную борьбу, которая велась также в немецко-американской печати.
Маркс отнесся, конечно, с едкой насмешкой к этой «войне мышей и лягушек», главари которой были ему оба одинаково противны по общему своему образу мыслей. Попытки Руге «управлять разумом событий» в 1848 г. «Новая рейнская газета» критиковала с особым искусством и увлечением, выступая при этом и с тяжелой артиллерией против «Арнольда Винкельрида Руге», «мыслителя из Померании», сочинения которого — «сточный желоб», куда «стекаются вся нечисть фразеологии и все противоречия немецкой демократии». Но при всей своей политической спутанности Руге все же был совсем другого рода человек, чем Кинкель; последний, бежав из шпандауской тюрьмы в Лондон, пытался разыгрывать там светского льва «то в кабаке, то в салоне», как про него острил Фрейлиграт. Для Маркса он представлял, однако, в то время особый интерес, ввиду того, что в компанию с Кинкелем вошел Виллих, затеяв высшего рода мошенническую проделку — устройство новой революции на акциях. 14 сентября Кинкель высадился в Нью-Йорке, и миссия его заключалась в том, чтобы заручиться содействием эмигрантов, пользующихся почетом, и выставить их поручителями для немецкого национального займа «в два миллиона долларов, на организацию предстоящей республиканской революции», а также для сбора предварительного фонда в 20 000 талеров. Правда, первый, кому пришла в голову гениальная мысль переправиться через океан с кошельком для сбора денег на революцию, был Кошут. Но в более скромных размерах Кинкель проделывал это с таким же усердием и бесцеремонностью; учитель, а потом ученик проповедовали в северных штатах против, а в южных штатах за рабство.
В противоположность такому шутовству Маркс завязал серьезные отношения с Новым Светом. Ввиду все возраставшей нужды — «почти немыслимо продолжать жить, как теперь», — писал он 31 июля Энгельсу, — Маркс задумал издавать вместе с Вильгельмом Вольфом литографированную «Корреспонденцию» для американских газет; но несколько дней спустя он получил предложение постоянного сотрудничества от «Нью-йоркской трибуны», самой распространенной североамериканской газеты. Приглашение исходило от редактора газеты Дана, которого он знал в Кёльне. Маркс не владел еще в то время в достаточной степени английским языком, чтобы писать на нем, и вначале ему помогал Энгельс, который написал ряд статей о немецкой революции и контрреволюции. Марксу же вскоре после того удалось издать в Америке одно свое сочинение на немецком языке.
Восемнадцатое брюмера
Иосиф Вейдемейер, старый брюссельский друг Маркса, мужественно боролся в революционные годы на редакторском посту одной демократической газеты во Франкфурте-на-Майне. Но обнаглевшая контрреволюция закрыла газету, а после того, как полиция обнаружила существование Союза коммунистов, к числу самых ревностных членов которого принадлежал Вейдемейер, ему пришлось скрываться от гнавшихся за ним ищеек.
Сначала он укрылся в «тихом кабачке в Саксенгаузене»; он думал переждать там бурю и тем временем написать популярную политическую экономию для народа, но атмосфера становилась все