В то время как еще бушевали распри из-за этого клада Нибелунгов, Маркс и Энгельс охарактеризовали героев борьбы в нескольких набросках пером, к сожалению не сохранившихся для потомства. Сделали они это по предложению венгерского полковника Банья, который явился к ним в качестве директора полиции венгерской эмиграции и предъявил патент на это звание, изготовленный собственноручно Кошутом. В действительности Банья был международный сыщик, выступивший как таковой именно в этом случае: доверенную ему Марксом рукопись, которая предназначалась для одного берлинского издателя, он передал прусскому правительству. Маркс немедленно разоблачил обманщика, послав в нью-йоркскую уголовную газету донесение за своей подписью, но рукопись пропала и так и осталась неразысканной до сих пор. Если прусское правительство стремилось овладеть рукописью, чтобы извлечь из нее материал для кёльнского процесса, то это были тщетные усилия любви.

Приходя в отчаяние от невозможности собрать обвинительный материал против подсудимых, правительство откладывало разбирательство дела с одной сессии на другую, и нетерпение почтеннейшей публики достигло высшего напряжения. Наконец в октябре 1852 г. пришлось поднять занавес и начать представление. Даже при помощи судорожных лжесвидетельств полицейских нельзя было доказать, что подсудимые имели какое-либо отношение к «немецко-французскому заговору»: заговор этот был подстроен полицейскими провокаторами, когда уже кёльнские подсудимые содержались под стражей; кроме того, он касался организации, с которой подсудимые находились в открытой вражде. Штибер поэтому придумал другой фортель и предъявил суду «Подлинную протокольную книгу партии Маркса», с целым рядом записанных в ней протоколов заседаний, на которых Маркс и его сообщники обсуждали свои нечестивые планы мирового переворота. Книга эта была гнусной подделкой; ее грубо смастерили в Лондоне провокаторы Шарль Флери и Вильгельм Гирш под руководством лейтенанта полиции Грейфа. Следы подделки бросались в глаза во внешнем виде книги, не говоря уже о бессмысленном содержании; но Штибер рассчитывал на буржуазное тупоумие тщательно подтасованных присяжных и на строгий надзор за почтой, каковым надеялись предотвратить всякую присылку разъяснений из Лондона.

Весь этот негодяйский план разбился, однако, об энергию и обдуманность, с которой выступил против него Маркс, как ни плохо он был вооружен для утомительной, длившейся целые недели борьбы. 8 сентября он писал Энгельсу: «Жена моя больна, Женечка тоже, у Леночки нечто вроде нервной лихорадки. Доктора я не мог и не могу позвать, потому что у меня нет денег на лекарства. За последние восемь — десять дней я кормил семью хлебом и картофелем, и еще вопрос, будет ли у меня сегодня и это… Статей для Дана я не пишу, потому что у меня нет пенса, чтобы пойти читать газеты… Лучше всего, если бы хозяйка выгнала меня с квартиры. Этим бы я по крайней мере освободился от долга в 22 фунта. Но едва ли я могу рассчитывать на такую любезность с ее стороны. А затем еще долги булочнику, молочнику, в мелочную и овощную лавку, старый долг мяснику. Как мне справиться со всей этой чёртовой дрянью? В последние восемь — десять дней я занял несколько шиллингов и пенсов у рабочих, что для меня самое ужасное; но я был вынужден к этому, чтобы не подохнуть». В таких отчаянных обстоятельствах ему пришлось вступить в борьбу с превосходящими силами противника, и в этой борьбе и он и его стойкая жена забыли о домашних заботах.

Прежде еще чем выяснилось, на чьей стороне будет победа, жена Маркса писала одному американскому другу: «Все доказательства подлога нужно прислать отсюда, и муж мой работает весь день и до глубокой ночи. Затем еще приходится все переписывать по шести, восьми раз и отправлять в Германию различными путями, через Франкфурт, Париж и т. д., так как все письма к моему мужу и все его письма отсюда в Кёльн выкрадываются и исчезают. Все свелось теперь к борьбе между полицией и моим мужем, которому приписывают даже руководство процессом. Простите за несвязное письмо; мне пришлось много помогать и переписывать по этому делу, и у меня болят пальцы. Поэтому я и пишу так путано. Мы получили от Веерта и Энгельса целую пачку купеческих адресов и торговых бланков, чтобы таким способом вернее отправлять пакеты с документами. У нас теперь создалась целая канцелярия. Двое-трое пишут, другие — на побегушках, третьи стараются наскрести денег для того, чтобы переписчики могли существовать и разоблачить неслыханный скандал, выступив против всего официального мира. А мои трое детишек поют и свистят среди всех, за что на них часто сурово покрикивает господин папаша. Суматоха, в общем, большая».

Маркс вышел победителем из этой борьбы; подлог был обнаружен еще до судебного разбирательства, и прокурору пришлось самому выбросить из числа доказательств «несчастную книгу». Но победа оказалась роковой для большей части подсудимых. Пятинедельное разбирательство обнаружило такое количество позорнейших деяний полиции, свершенных при поощрении высших государственных властей Пруссии, что полное оправдание всех обвиняемых заклеймило бы это государство пред всем светом. Для того чтобы спасти положение, присяжные произвели насилие над своей честью и совестью и осудили семерых из одиннадцати подсудимых за покушение на государственную измену: рабочий сигарной фабрики Резер, литератор Бюргерс, портновский подмастерье Нотъюнг были приговорены к шести годам крепости, рабочий Рейф, химик Отто, бывший референдар Беккер — к пяти годам и портновский подмастерье Лесснер — к трем годам. Оправданы были приказчик Эргард, врачи Даниельс, Якоби и Клейн. Но один из оправданных пострадал больше всех: Даниельс умер несколько лет спустя от чахотки, которую схватил в полуторагодичном одиночном заключении во время предварительного следствия. О смерти его глубоко скорбел Маркс, которому жена Даниельса передала в потрясающем письме последние приветствия ее мужа. Остальные жертвы этого позорного процесса намного пережили его и частью вернулись в буржуазное общество, как, например, Бюргерс, который сделался депутатом рейхстага от прогрессивной партии, и Беккер, впоследствии обербургомистр Кёльна и член прусской палаты господ; он пользовался благоволением двора и правительства за свое высокопатриотическое настроение. Из осужденных, которые остались верны своему знамени, Нотъюнг и Резер принимали еще участие в первых шагах возродившегося рабочего движения, а Лесснер на много лет пережил Маркса и Энгельса и принадлежал к числу их самых верных товарищей в ссылке.

После кёльнского процесса Союз коммунистов распался, и его участь вскоре разделил также обособившийся союз Виллиха — Шаппера. Виллих переселился в Америку, где приобрел заслуженную славу в качестве генерала северных штатов в войне за освобождение негров, а Шаппер вернулся, раскаявшись, к старым товарищам.

Маркс приступил затем к нравственному бичеванию той системы, которая одержала столь позорную победу пред кёльнским судом присяжных. Он написал «Разоблачения кёльнского процесса»,