понял — на сей раз отчетливо и ясно, — что всё закончилось. Он умер в своей прежней жизни, а в жизнь после смерти он не верил.

Александр Дмитриевич не стал заходить в спальню, хотя почти твердо знал: Лиды там нет, она наверняка затаилась в своей комнате в ожидании… Он не знал, чего ждала жена, и даже не хотел об этом думать.

Прошел в одну из комнат для гостей, где ни один гость ни разу не ночевал, потому как сами гости в его доме случались редко и уж точно не задерживались на ночь. Очень хотелось, не раздеваясь, упасть на кровать прямо поверх шелкового покрывала, но он всё-таки разделся, аккуратно развесил вещи, принял душ, залез под одеяло, и сделал это почти автоматически, как привык, как сам для себя однажды установил.

Да, у него были свои установки. Свои привычки и правила. Он выработал их давным-давно, повинуясь не собственным прихотям, а чёткому пониманию, что есть разумно.

Ладно, пусть некоторые из них были всё же прихотями, как, например, глазунья с непременно целыми желтками или кофейные чашечки, похожие на рюмки для ликера. Но это же мелочи. А всё остальное…

Да, он не любил гостей в своём доме. Не любил, когда посторонние люди бродили по его квартире, передвигали вещи, оставляли мусор, порой что-то разбивали и ломали.

Но разве он не имел права на какое-то "пространство покоя", и разве его мать, жена и дочь не имели возможности принять своих приятелей в самых дорогих ресторанах и клубах?

Да, он заставлял всю семью снимать уличную обувь на коврике у порога, а неизбежным посетителям выдавал одноразовые тапочки. Он запрещал ложиться на кровать даже в домашней одежде. Он требовал, чтобы хлеб покупали только в запаянных полиэтиленовых пакетах и практически все продукты предварительно мыли с мылом, а уже потом клали в холодильник или на стол.

Но ведь именно так соблюдалась гигиена.

Да, он противился тому, чтобы его жена ходила в облегающих свитерах, мать — в брюках, а дочь — в слишком открытых платьях.

Но ведь он видел своим мужским глазом, какая одежда кому не идёт.

Да, он никогда не вывозил семью среди зимы в жаркие страны, не разрешал Карине читать лежа, не позволял жене садиться за руль автомобиля, а матери чаще одного раза в неделю ходить в сауну.

Но ведь это было исключительно заботой об их здоровье и безопасности.

Да, он запрещал пить напитки прямо из бутылки, жевать "резинку" и есть на улице мороженое.

Но ведь всё это было продиктовано элементарными правилами приличия.

Да, это были его правила, его установки, но разве они противоречили здравому смыслу и разве они кому-то принципиально портили жизнь?

Он был любящим сыном — мать никогда не имела с ним проблем и никогда не могла пожаловаться на его невнимание.

Он был заботливым отцом — дочь всегда могла получить всё необходимое и всегда могла рассчитывать на его помощь.

Он был преданным мужем — жена никогда ни в чем не получала отказа и не имела ни малейшего повода заподозрить его в супружеской измене.

Он дорожил своей семьей, он работал ради семьи, он оберегал семью — он был настоящим главой семьи.

Так разве он заслужил того, что получил от семьи?

"Я безумно устала с тобой. Я устала помнить о бесконечных мелочах, которые ты требуешь соблюдать. Я устала от твоих бесчисленных указаний, вплоть до того, какие колготки мне носить и к какому гинекологу обращаться. Я устала изо дня в день ходить по собственному дому, как по минному полю, где на каждом метре выставлены таблички "Мины есть""…

Всё это ему сказала жена.

"Мне надоело постоянно выполнять твои инструкции. Мне надоело, что ты следишь за каждым моим шагом. Мне надоели твои бесконечные воспитательные беседы. Мне надоело жить только так, как считаешь правильным ты"…

Всё это ему сказала дочь.

"Я чувствовала, что в нашей семье случится беда. Я чувствовала, что в нашем доме постоянно вспыхивают невидимые тобой искры и однажды произойдет настоящий пожар. Я пыталась с тобой поговорить, но ты даже не хотел меня выслушать. Ты привык быть во всём главным и всегда правым. Ты никогда не сомневался, что всё делаешь, как нужно, и от всех требуешь, что должно. Казик не стал меня выдавать, но это не какая-то незнакомая женщина, а я под вымышленным именем приходила к нему как к психологу, рассказывала про якобы чужую семью и просила совета. Я не стала с ним по-настоящему откровенничать, и я не получила того, на что рассчитывала. Но, впрочем, в любом случае уже было поздно"…

Всё это ему сказала мать.

Лидия с Кариной хотели от него уйти. Получить деньги и уйти. Наверное, не сразу. Они бы выждали, возможно, год или даже больше, чтобы не вызвать никаких подозрений. Лидия оказалась умнее, чем он предполагал. Лидия придумала хитрую схему. И даже с ювелирным салоном обошлась тонко. Ну да, конечно, разве похитители возьмут часть выкупа ювелирными изделиями, которые всегда оставляют "следы"? Он тогда согласился с её доводами, хотя обычно не слишком к ним прислушивался. А на самом деле, всё было очень просто. Зачем платить выкуп самой себе из собственного кармана?

Он, Александр Дмитриевич Грибанов, президент компании "Город", богатый бизнесмен и влиятельный человек, всегда умел просчитывать самые разные варианты, причём на много шагов вперед. Но сейчас он не понимал, что будет дальше. И не хотел об этом думать. И не мог об этом думать.

У крепко выстроенного дома вдруг поплыл фундамент, обвалилась крыша и рухнули стены. И он оказался под завалами собственного дома. А ведь он считал, что это его самый лучший и самый красивый дом…

ГЛАВА 32

Виктор Эдуардович Лагутин был в бешенстве.

Это ж надо, какая птица! Облезлый попугай, возомнивший себя гордым орлом! Казик весь вчерашний день не давал о себе знать. Уже к вечеру изрядно озадаченный Виктор Эдуардович распорядился соединить его по телефону с психологом-сыщиком, но даже не успел первую фразу произнести, как Казик самым наглым образом заявил: "Я сейчас очень занят. Свяжусь с вами завтра утром", после чего первым — вот именно, первым! — отключил телефон.

Наверняка этот Казик ничего путного не обнаружил. А иначе не изображал бы из себя суперделового, у которого каждая минута на вес золота. Да уж, деловой, ничего не скажешь… Всё в тумане, всё в каких-то намеках, и ничего конкретного. И