— Все сроки, которые я себе давал, уже вышли.

Прикрыв глаза, Трей кивнул.

— Зачем тебе Диана? — спросил хрипло и закашлялся.

— Знаю, ты думаешь, что я должен отпустить её, — стеснённо ответил Демиан. — Не могу. Она поможет мне задержаться на краю. Её сила — словно холодный свет, когда то, что во мне, как тьма и пламя.

— А я? — Трей повернулся к побратиму, в упор глядя в его глаза, не мазутную черноту под веками, без границы белка и радужки, — просто тёмные глаза давно не ведавшего радости человека.

Магистр опирался локтём о край стены, собирая в горсть мелкие камешки, осколки в брызгах раствора. Поднял руки, взвесив камни в чашах ладоней. Раскрыл правую, с одним-единственным чёрным, пятном на белых стенах города.

— Ни одна жизнь, сколь бы ни была она ценна, не стоит миллионов других, как бы дёшевы они ни казались. Это простая арифметика, братишка.

— Это ты о себе? о Диане? обо мне?

— Обо всех нас, Трей. — Ладонь качнулась, чёрный камень канул во тьму. — Обо всех нас.

— В Бездну твою арифметику! — проорал Трей, ударив Демиана по левой руке. Пальцы разжались, выпуская каменные осколки. Осколки дробно застучали, упадая на грани. — В Бездну... — прошептал Трей. Демиан не шевельнулся, только медленно опустил пустые ладони. — Никто не должен выбирать — так...

Демиан мёртво улыбнулся.

— Что ты хочешь от меня? — трудным голосом выдавил Трей, зная ответ прежде вопроса.

— Никто не знает меня лучше, чем ты.

Трей хрипло расхохотался, зашёлся в каркающем кашле. Продышался, продолжил сипло:

— Имеешь в виду: я ловчее всех всажу нож тебе в спину?

— Именно это я и имею в виду.

Трей ссутулился у стены. Руки, держащиеся за камень, свело. Когда он выпрямился, его глаза блестели от слёз.

— Мои дети родились мёртвыми. Теперь ты говоришь мне, что я должен лишиться брата. — Он рвано вздохнул, когда на плечо ему опустилась ладонь, раскалённая, словно не было этого выдувающего душу ноября.

А бывает ли вообще холодно тому, кто носит в себе пламя Бездны?

— Я всегда был плохим ведьмаком, Дем.

— Но всегда — хорошим человеком.

Ведущий ожесточённую борьбу с дремотой мальчишка-часовой оказался глазастым. С первого взгляда узнал Магистра, молодцевато подтянулся. Сонливость стекла с него, как вода с утиных перьев.

Демиан кивнул часовому, чтоб возвращался к бдению, и пошёл вглубь переоборудованного под лазарет бывшего амбара, прекрасно зная, что караульщик почти свихнул себе шею, пытаясь не покидая поста углядеть, к кому посреди ночи припожаловал господин Магистр. Едва ли любопытство парнишки будет удовлетворено.

Долги следует возвращать. Тем более такие. Тем более зная, что пишешь последние страницы своей книги.

В лазарете сейчас было малолюдно. Редкие койки бугрились телами страждущих помощи телларионских лекарей. Это затишье могло закончиться в любой день, и насчёт конкретной даты показания малефиков расходились.

Демиан прошёл насквозь обширное общее помещение, кое-где разгороженное занавесями, к ряду закутков для лекарей. Нашёл нужный и, недолго постояв у порога, беззвучно толкнул хлипкую дверь.

Каморка была не больше чулана и вмещала детских размеров кровать и сундук. Да оставалось ещё полшага пространства, как раз чтобы развернуться между этими двумя предметами, и, при должной сноровке, не рассадить колено о крышку сундука, а бедро — о спинку кровати. Счастливо избежав этих столкновений, Демиан присел на край ларя. С его ростом было несложно при этом склониться над спящей.

Его ли тень, упавшую ей на лицо, она ощутила, или присутствие, которого так долго ждала, но Эстель почти тотчас же открыла глаза.

— Всё хорошо, — прошептал он. — Я всё знаю.

С минуту, не меньше, она немо смотрела на него, не веря, вбирая взглядом, всем своим существом. И вдруг поверила; лицо её сделалось вовсе беззащитным, и плечи содрогнулись. Она упала в раскрытые объятия и наконец расплакалась, сладко, как получивший прощение ребёнок.

— Прости, — повторяла она, плача на его груди. — Ах, Демиан... если бы ты знал, как я... люблю... тебя...

Он гладил её волосы и узкую спину, проводя бессчётное число раз, словно мог излечить её, изгладить шрамы ладонями; словно они поменялись ролями, и Эстель была ему не матерью, а дочерью.

— И вы простите меня, матушка.

Если бы кто-нибудь научил его, как жить, не причиняя боли.

***

Мастер Коган и Кристалина возвратились в Телларион вместе, уже в новом качестве. Они поженились на земле рода Ланадар, безо всякой помпы, что и понятно, учитывая степень мезальянса. Едва ли кто-то ещё на этой свадьбе лучился довольством, помимо невесты, но на мнение общественности Кристалина плевала со свойственным ей безразличием. Своего она добилась, и с этой точки зрения имела все основания считать жизнь вполне удавшейся. Повод для гордости у неё также был, и под облегающим платьем княжны вырисовывался уже довольно внушительно.

То, в чём Ниери уже дважды было отказано, Кристалине далось легко, даже слишком легко для женщины её народа. Пожалуй, её беременность явилась самой веской причиной, почему Когану не было отказано в союзе с княжной, и не как позор, который следует прикрыть браком, но как самое настоящее чудо.

Согрейн уже устал отлаиваться на малопристойные шутки ведьмаков, восхвалявших его мужественность. Кристалине, разумеется, никто ничего такого не говорил, но слухи всё-таки доходили, и, в противоположность мужу, княжна долго хохотала над байками о постельных подвигах супруга.

К вящему удивлению Согрейна, княгиня Талина Ланадар приняла зятя благосклонно. Может, с материнской мудростью рассудила: оно к лучшему, что на сумасбродку-дочь нашлась управа. А может, дочь посвящала её в свои переживания в куда большей степени, чем можно было ожидать от насмешницы-ведьмы.

Согрейн ещё не вполне оправился от последствий ранения. При каких обстоятельствах он его получил, Диана так и не узнала. Всем интересующимся учитель Демиана и Трея отвечал исключительно мрачной миной, из чего кто-то из весельчаков заключил, что Согрейн попросту не желает распространяться о том, как глупо подставился. Диана не спрашивала сама и не бралась делать выводы на темы, в которых мало разбиралась. По её разумению, сам факт того, что все бывшие в зале переговоров ведьмаки вернулись в полном составе, уже можно было считать чем-то героическим.

Магистра она встречала изредка и издали. Его разрывали на части, и она не хотела принимать в этом участие. Когана, серого от недавнего ранения, почти не видела даже его молодая жена. А если видела, то свалившимся на постель и тотчас уснувшим. И даже Кристалина не спешила стучать кулаком по столу и требовать причитавшегося ей внимания. Коган или сопровождал своего ученика или замещал его.