Коган и Кристалина держались с нею как с давней знакомицей, как с одной из них. Она неоспоримо принадлежала к ближнему кругу, она занимала место в прошлом Демиана... очевидно, и в настоящем. Прошлое не приходит в спальню, где Диана и не бывала ни разу. Не гладит постель, как приручённого зверя.

Диана вспомнила чернокудрую Лелайю, безудержную в своём стремлении заполучить желаемое. Эта женщина — строгая, собранная, скупая на слова и жесты, была противоположна ей. Но многое ли это значит? "Люблю разнообразие", — говаривала леди Нелисса, а к её суждениям следовало прислушаться. Диана всё же решила уйти, но Эстель её остановила.

Две молодые женщины стояли друг против друга, и хризолитовые глаза Эсты были бесстрастны, как глаза на салонном портрете. Диана чувствовала, как трудно даётся дыхание, точно бы камеристка чрезмерно затянула корсаж.

— Бедная девочка, — вымолвила Эстель без усмешки и превосходства.

Диана запретила себе что-либо чувствовать.

— Вы любите его? — спросила, едва размыкая губы.

Целительница смотрела на неё своими строгими, чистыми до дна глазами, и девушка поняла, что не может испытывать к ней никакого зла.

— За него я отдам и жизнь и душу, — ответила Эста, и ответ дался ей легко, как истина. И Диана тотчас ей поверила.

— Кто я, чтобы стоять на дороге такой любви.

И она в третий раз коснулась двери, когда Эстель едва улыбнулась.

— У нас с тобою разные дороги. — Эта тоненькая женщина умела двигаться, будто скользя в пространстве. Её прохладные пальцы коснулись щеки Дианы, и она не отшатнулась, глядя прямо в лицо Эсты. — Имя мне при рождении было — Эстель Руаваль. И я прежде тебя владела первоисточником.

— Вы... — шепнула хранительница. Её догадки, озвученные в Каста-Алегре, и подсказки леди Нелиссы — все эти осколки сложились воедино. Эстель так же ровно смотрела на неё, не подталкивая к решению. — Вы — тайная возлюбленная Эджая Д`элавар. Мать его сына.

— Я не преуспела ни в роли возлюбленной, ни в роли матери. — Эстель едва качнула головой со строгой, волосок к волоску, причёской. — Ни в какой вообще. Я должна признаться тебе: тогда, в Доброй Веси, я знала, что ты сделаешь. И не стала препятствовать. И никому не позволила тебе помешать.

— И я благодарна за это.

— Твоя смерть... была самым очевидным исходом.

— За что вы просите прощения, Эстель? — ровно спросила Диана, качнув плечом. — За то что выбрали жизнь сына, не мою? Этот выбор естественен.

— Это не всё. Позже, когда Демиан вырвался из Теллариона... Я не верила, что ты сумеешь вернуться. И не хотела, чтобы он жил ложной надеждой. Это... губительное лекарство, опий для души. Поверь, мне это хорошо известно.

— Вы полагаете, я должна ненавидеть вас, Эстель. Вы хотите получить прощение. Но мне и в самом деле не за что вас прощать.

Лишь тогда нечто в Эстель едва-едва расслабилось, словно подправили сверх меры закрученные колки.

— Иди к нему, девочка. Это нужно вам обоим.

***

Оставаясь как в тумане, под влиянием этой встречи, Диана почти добралась до своей укромной обители. Лишь когда Магистр преградил ей дорогу, она, словно очнувшись, вскинула ресницы.

— Вот как, — задумчиво произнёс он, — выходит, мы оба искали встречи.

В витражные окна за его спиной лились потоки света, по-зимнему слепящего, и хранительница видела лишь чёрный силуэт в бликующем ореоле, зато сам он видел её подробно, до черты.

— Да, — не стала отрицать, — и раз уж нам довелось повстречаться в этом заколдованном замке, следует воспользоваться возможностью.

— Как именно? Весьма любопытно, — кажется, он улыбнулся.

Отчаявшись увидеть его лицо, Диана отвела взгляд в сторону и пожала плечами.

— Очень просто. Я избавляю вас от обещания, данного моему отцу.

Диана по-прежнему ничего не видела, но могла поклясться, что от её слов Демиан замер. Не дождавшись ответных слов, она со всей решимостью продолжила:

— Вы поступили великодушно, позволив отцу уйти без тревоги. Не стали разубеждать умирающего в том, во что он пожелал уверовать, — это милосердно. Но с недавних пор наш секретный уговор вступил в противоречие с внешними обстоятельствами.

— Прошу, сударыня, продолжайте, — сдержанно предложил он. — Я весь внимание. Вы взяли крайне завлекательный стиль изложения. Как в суде.

— Извольте, — дёрнула плечом Диана. Помимо воли её начинала злить эта игра в жмурки. Она переступила, сдвигаясь в сторону, но и теперь могла видеть лишь очертания щеки и виска, испещрённого витиеватым рисунком, похожим на авалларскую вязь. А может, это она и была. — Поверьте на слово, Магистр, мне ведомо о высшем благе, о долге перед родом и множестве прочих важных вещей... Кармаллор неприкосновенен — и потому отцу не за что вас упрекнуть. Да и едва ли он продолжает следить за исполнением данных ему обязательств из Светлой Выси. А если вас заботят мои обещания: так я от них не отрекаюсь. Я по-прежнему здесь, а не в своей вотчине, где требует быть вторая часть моего долга. Я по-прежнему хранительница. — Она смолкла, неожиданно для себя утомлённая этой совсем не пространной речью.

— Это всё? — после взаимной паузы осведомился Демиан.

— Что же вам ещё?

— Ну как же. А авалларская княжна, которую уже выписали из Сантаны, незамедлительно сочетаться браком с последним из Д`элавар, покуда он, то есть я, по эту сторону Грани? Или она уже здесь? Можем поискать её вместе.

"Я уже поискала, — подумала герцогиня, мрачно вскидывая подбородок. — В вашей спальне её — пока — нет".

— Вот только мы её не найдём, — спокойно заметил Магистр.

— Почему же?

— Потому, любезная госпожа, что её здесь нет. И никогда не было. — Наконец он переменил положение, встав ближе, и теперь разноцветные лучи освещали одну половину его лица, а другая оставалась в тени. — И не будет.

— Но договор с Сантаной... и Великий князь...

— Ну разумеется. Бескорыстие не входит в чисто пороков Великого князя. И мне пришлось кое-чем поступиться, дабы заручиться его поддержкой. Скажем, принять за Великое княжество б`ольшую ответственность, чем мне бы того хотелось.

— Но то, кто вы теперь... кто вы есть на самом деле... — вымолвила Диана, раздражаясь на то, что уверенность её оказалась поколеблена.

Демиан качнул головой. Теперь, когда Диана ясно видела его, она вдруг поняла, что он даже не сразу вник в суть её завуалированных обвинений. Просто ему и в мыслях не явилось, что она может так подумать.

— Я поклялся, — сказал он очень просто. — И нет никого, кто мог бы упрекнуть меня в пренебрежении словом. Что же касаемо Великого князя, то я поделился с ним суждением, что с нашего рода довольно одного нарушителя брачных обетов и не стоит практиковать опыт клятвопреступлений чаще чем через поколение, — он невесело усмехнулся. — Ещё не остыла память о том, какими бедами обернулось расторгнутое обручение моего отца.