говорю я, потому что Зверь не понимает.

Я должна закрыть эту дыру собой. Нет другого способа это закончить.

Но он подтаскивает меня к кромке бассейна и нечеловеческим рывком выдергивает на поверхность. Меня бьет дрожь, и я ощущаю себя выброшенной на берег рыбой.

– Что… ты… наделал… – еле ворочаю я онемевшим языком.

Зверь смотрит в мои глаза, и впервые кажется, что он меня видит.

– Новак объяснил мне. Он сказал, что это могу быть и я. Тебе в их мире не место.

С этими словами он соскальзывает в бассейн, и сила круговорота забирает его вместо меня. Красные брызги заполнили все помещение. Я больше не вижу Зверя. Я больше и не увижу.

Горло сводит в немом плаче.

Столб алой воды внезапно поднимается до потолка и бьет в него со всей силы. Слышится треск и грохот. Отовсюду летят куски стен и кафеля. Землю сотрясают кошмарные толчки, и меня подбрасывает вверх.

Раздается звук обвала, и я не знаю, где я. Под землей или над ней? Что-то наваливается сверху, и я замираю. Я хочу, чтобы это был конец.

* * *

Бок ноет, и я стону от боли. Пытаюсь сделать движение, но понимаю, что надо мной какая-то тяжесть. Глаза раскрыть тоже нелегко, к векам пристала вязкая пыль. Упираю израненные руки в упавшую на меня плиту и с силой отталкиваю ее.

Как нелепо, что инстинкт выживания сильнее желания сдохнуть.

Я нахожусь среди обломков, а надо мной брезжит слабый утренний свет. Помещение наполовину обвалилось. Там, где была лестница, – завал, а на месте бассейна – дыра, и в ней никого нет. Только везде липкая, красная жидкость, похожая на кровь. Я в ней с головы до ног.

Память еще не отшибло, и последние слова Зверя звучат, как заевшие.

«Новак объяснил мне…»

– Сволочь! – ору я, зная, что он никогда меня не услышит. – Какая же ты распоследняя сволочь…

Он подстроил каждое кривое па этого шоу уродов. Убил моими руками Шимицу, забрал Джей Пи за деньги его отца и не преминул столкнуть Зверя в это проклятое чрево вместо меня. И я сама стала поверженной шахматной фигурой на доске этого человека. Он все закончил так, как нужно было ему. Только зачем ему такой финал…

Дверь к Матери закрыта, я ощущаю это всем телом. Чувство подобно ощупыванию гладкой бетонной стены. Она утащила Зверя, приняла его и переварила.

Ну зачем ты его послушал, глупый? Это должна быть я.

От этого конца я не испытываю ни счастья, ни облегчения. Я просто не знаю, что мне делать дальше. С собой. Этой жизнью. Этим чертовым знанием истинной сути вещей, которым меня проклял Новак.

Сверху что-то сыпется, и я непроизвольно поднимаю голову. В глубине души я хотела бы просидеть среди этих обломков до самого конца. Но похоже, что в клинике есть кто-то еще.

В широкой трещине на потолке проступает угрюмое лицо с растрепанной шапкой черных волос.

Ионеску, чтоб тебя.

– Санда… ты жива?

– Я жива, – неожиданно для самой себя отвечаю я.

– Тебе нужно найти способ выйти. Я постараюсь позвать подмогу, но это займет время. Я разбил телефон.

Молчу и смотрю на расщелину на потолке. Дневной свет слепит, Ионеску будто в нимбе.

– Санда… ты в порядке? Пожалуйста, подавай мне знаки. Чертов обвал…

– Все хорошо, – машинально отвечаю я и поднимаюсь.

Что-то во мне, что всегда гнало вперед, не давало остановиться, сомкнуть глаз, снова начинает крутиться, как ожившая шестеренка. Этот крошечный, невидимый механизм, наверное, и зовется воля к жизни. И нет ничего другого, что причиняет такую саднящую боль, потому что ты должен.

Как и Ионеску.

Он тоже должен.

– Там есть за что уцепиться? Попробуй подняться. Я подхвачу тебя.

Иду на его голос и пытаюсь взобраться на ближайшую гору обломков. Ноги съезжают, но я упорно поднимаюсь. Надо ухватиться за одно из железных креплений, торчащих из стены, и подтянуться.

Почти получается.

– Давай же… – подбадривает меня он. – Ну же… моя хорошая. Ты почти здесь… Давай… Иди на мой голос.

Он напряженно следит, как я пытаюсь уцепиться за балку. Наконец это удается, и я упираю ноги в стену. В трещину просовывается его израненная рука, и когда я умудряюсь поднять свое тело выше, он хватает меня поперек и выдергивает из этого склепа.

– Вот так…

С трудом выпрямляюсь и смотрю в его тревожные темные глаза, в которых собирается намерение.

Я знаю, что это неизбежно, к этому мы и шли.

Он тоже знает, что должен сделать, но медлит и тяжело дышит, держась за бок. Губы беззвучно шепчут, и я понимаю, что он молит меня об этом, потому что тяжело ему дается эта просьба.

Я молча вытягиваю вперед руки.

Он защелкивает на мне наручник, а второе кольцо смыкается вокруг его запястья.

Мы оба пришли к такому решению.

11.07.2018

Берлин

Примечания

1

Здесь и далее: деятельность метаплатформы Meta Platforms Inc. и ее соцсетей Facebook и Instagram запрещена на территории РФ.

2

«Бергхайн» – популярный берлинский техноклуб, расположенный в здании бывшей электростанции, известный своим жестким фейсконтролем.

3

Из темноты! – Слышишь голос, который с тобой говорит?

В свет! – Я сдаюсь и закрываю глаза.

Falco, Out of the Dark

4

Даркрум (англ. darkroom) – «темная комната»: помещения, преимущественно в секс-клубах, с минимальным освещением или его полным отсутствием, предназначенные для уединения.

5

Барбитураты – вещества, используемые как седативное и снотворное средство, относятся к разряду наркотических.

6

Oud (уд) – парфюм с древесными нотами, часто на основе агарового масла и смолы.

7

«Мио, мой Мио!» – сказка шведской писательницы Астрид Линдгрен.

8

«Шпигель» (нем. Der Spiegel) – крупное немецкое периодическое издание.

9

«Шпэти» (нем. Späti) – сокращение от Spätkauf – поздний шопинг. Так называют маленькие круглосуточные магазины.

10

Котти – сокращение от «Коттбусер Тор» («Коттбусские ворота»). Вокзал при одноименной станции метро в Берлине, обладающий криминальной репутацией.

11

Нойкёльн – район Берлина, имеющий неофициальную славу гетто.

12

Зловещее, в тебе есть что-то зловещее!

Здесь и далее в этой главе: Ashbury Heights, The Velvets.

13

Опасное, в тебе есть что-то опасное!