с петушиным пером в волосах и Санда-тень. За нами – дети. Подменышей нельзя убить, это не люди. Они выбрались из-под земли, собрали себя по частям и со мною наконец обрели цель.

«Тебе решать, о чем играет крысолов».

Новым зрением, подаренным Новаком, я вижу, где источник культа. Он заметен издалека. Нижние окна больницы горят неспящим красным. Оказывается, мир с изнанки все время подавал мне знаки, это я была слепа.

Шаг за шагом мы движемся к свету, который виден только нам. Я веду к нему детей, чтобы все завершить, даже если это означает конец нас двоих. Мне стало ясно, как это сделать. Не к этому ли все шло?

Из здания доносится зов, и это беззвучный плач, исторгаемый самой землей. Плач по ним всем. Мы вливаемся внутрь, и в какой-то момент я верю, что мы – единый организм. Наши тени на стенах выглядят причудливо: фигуры кажутся неестественно вытянутыми и большими.

Медленно мы спускаемся навстречу зову. Мне тяжело идти, потому что шествие детей точно проходит через мое тело. Кажется, что не осталось от меня почти ничего. Суть нуля – в отсутствии других значений, и к этому я все-таки приблизилась. Сопротивлялась только память.

Вот и знакомый зал со странным бассейном. Он уже до краев наполнился кипящей алой жидкостью, и в ней что-то беспокойно движется, но что – не различить.

Дети за мной замирают, и я поднимаю взгляд.

– Привет, – говорит мне Родика.

Она сидит на краю бассейна, и, как другие, одета в белую больничную пижаму. Спутанные волосы спадают на левое плечо, прикрывая один глаз. Другой открыт и взирает на меня со знакомой пристальностью. Я знаю этот взгляд. Будто она тебя проверяет.

Она беззаботно болтает ногами в красной жиже, и в зале наступает особенная тишина.

– Привет, – нарушаю ее я. – Давно не виделись.

Мне посылают улыбку сквозь щербатые зубы. Словно и не было этих лет.

– Я же знала, что ты придешь. Ты не могла иначе. Просто это было очень долго.

Вижу, что в бассейне копошится что-то еще. У самой поверхности дрожат странные белые личинки.

– Знаешь, что это? – свистящим шепотом спрашивает Родика. – Еще не рожденные дети. Они ждут. Ждут, что придут папа с мамой, которые их хотят. Когда-то так делали и наши родители.

– И ты их ждала?

Родика заговорщицки смеется и мотает головой.

– Вообще-то не их. Хочешь… расскажу? Это будет наш секрет. Как с тем мертвым мужчиной в парке. Ты ведь так и не узнала правду. Это я его убила. И все хотела тебе показать. Думала, ты поймешь, но ты рассказала родителям. Я на тебя так обиделась тогда…

Усаживаюсь напротив нее и внезапно понимаю, что крысолова больше нет рядом. Все это время я была в странном бреду, и казалось, что мы идем рука об руку. Провожу на автомате по волосам, и на ладонь падает красное перо.

Родика улыбается, и в ее глазах читается понимание.

– Мы все отсюда вышли. Я. Крис. Тоби. Все, кто за тобой. На самом деле… мы помним, что было до нашего рождения. Многие сюда приходили, ступали в эту воду и просили подарить им дитя. Когда они выходили наружу, их желание исполнялось. Однажды сюда зашла и наша мама. Она ныряла так глубоко, как не осмеливались другие. Плакала, просила. Ей не было страшно или противно. Я вползла меж ее ног, прямо туда, в животик, и стала ждать. Она принесла с собой запах другого человека, которого пыталась любить как ребенка, но не смогла. Зато этого человека сразу полюбила я. Это была ты, Санда. Я проделала этот путь, чтобы прийти к тебе. Разве ты не знала? Мне казалось… ты всегда это знала.

Ее слова доносятся издалека, или же я пытаюсь не слышать правду, но получается плохо. Движение в красной воде отвлекает. Я отстраненно думаю о разных вещах.

Например, то, что внизу, не имеет тела и права на жизнь, но ему, оказывается, известна любовь.

Или все кричали, что Родики не существует. Это ритуальный выкидыш, желание без тела. Я не знаю, что Новак создал, но от его созданий исходит тоска по тому, чем они никогда не будут. Плач Матери в бассейне звучит уже внутри меня, и она просит лить слезы вместе с ней. Но я давно разучилась плакать. Просто понимаю, что это безымянное нечто глубоко несчастно и мучается в тисках своей ритуальной удавки.

– И я ждала тебя, Санда. Писала тебе. Мать исполнила мое желание и отправила мою записку. Она вовсе не злая, – кивает на бассейн Родика. – Она всегда выполняет то, что ты хочешь. Просто в ней пусто, и ей нужны дети. Но уже все. Ты здесь.

– Верно, – наконец произношу я. – Это было долго, но я пришла.

– И теперь?

– Теперь нам пора домой.

Родика вытягивает руки-веточки, и я поднимаю ее. Она ничего не весит, я едва ощущаю ее пальцы, вцепившиеся в меня изо всех сил. Красная жижа под нами начинает бурлить сильнее, и посреди бассейна образуется крупный водоворот. В нем – темное отверстие, из которого все громче доносится пение-плач.

Осторожно я ступаю по небольшому трапу и почти сразу погружаюсь по пояс. Мысленно велю идти следом, и дети начинают спускаться один за другим.

Я отправляю каждого в самое сердце воронки, и они исчезают в ней с послушанием и спокойствием. Мы с Родикой стоим в стороне и ждем. Она крепко держится за меня и умиротворенно сопит.

Время проходит быстро. Все до одного подменыши возвращаются к истоку. Водоворот затягивает их, и они пропадают в другой реальности, откуда и вышли. Когда уходит последний, приходит и наш черед.

– Домой? – спрашивает Родика, поднимая ко мне внезапно ставший сонным взгляд.

Я киваю и двигаюсь к воронке. Тело дрожит и непроизвольно отдает себя тяге. Нас с Родикой накрывает красной волной.

Все, что я должна была дать тебе, – это любовь, за которой ты отправилась из одного мира в другой.

Я не знаю, почему ты выбрала меня. Сквернее человека на самом деле не найти. Но теперь я готова к тому, что ты у меня просила все это время.

В этом смысл нас двоих.

На полпути меня настигает чужое отчаяние, не похожее на муки здешних детей. Меня тянут назад вопреки инерции водоворота.

Внезапно красная волна сходит, и надо мной проступает очертание Зверя, который за волосы тащит меня из воронки. Родики больше нет. В водовороте исчезает большое червеобразное существо, а меня удерживают вопреки чудовищной, потусторонней тяге.

– Нет, нет, нет… – беззвучно