Потом я бегу за Брит.

Она лежит на нашей кровати, отвернувшись от меня.

— Я их ненавижу! Я ненавижу их за то, что они приперлись в мой дом!

— Брит, это просто вежливость…

— Это я ненавижу больше всего, — стальным, острым, как клинок, голосом говорит она. — Я ненавижу, как они смотрят на меня.

— Это не то, что…

— Я просто хотела выпить воды из-под собственного крана. Я что, прошу слишком многого?

— Я принесу тебе воды…

— Не в этом дело, Терк.

— А в чем? — шепчу я.

Брит переводит глаза на потолок. Они наполнены слезами.

— В том… — говорит она и начинает плакать так же сильно, как плакал тот ребенок. Но даже после того, как я обнимаю ее, крепко прижимаю к себе и глажу по спине, она не затихает.

Успокаивать Брит для меня так же непривычно, как баюкать младенца. Это не та женщина, на которой я женился.

Неужели ее несгибаемый дух я похоронил вместе с телом своего сына?

Мы остаемся здесь, в коконе нашей спальни, еще долго после того, как солнце зашло, автомобили разъехались и дом снова опустел.

На следующий вечер мы все сидим в гостиной и смотрим телевизор. Мой ноутбук открыт, я пишу пост для Lonewolf.org о происшествии в Цинциннати. Брит приносит пиво и прижимается ко мне бочком. Это в первый раз, когда она сама захотела прикоснуться ко мне с… Даже не помню, с какого времени.

— Над чем работаешь? — спрашивает она, вытягивая шею, чтобы увидеть написанное на экране.

— Белого парня в школе избили двое ниггеров, — говорю я. — Они сломали ему спину, но их не посадили. Можно не сомневаться, если бы случилось наоборот, белые парни уже давно бы парились за решеткой.

Фрэнсис направляет пульт на телевизор и ворчит:

— Это потому, что в Цинциннати девяносто девять процентов говно-школ. — И добавляет: — В администрации сплошь черные. Чего мы на самом деле хотим для наших детей?

— Неплохо, — говорю я, записывая его слова. — Я этим закончу.

Фрэнсис переключает кабельные каналы.

— Почему есть Черное Развлекательное телевидение, но нет Белого Развлекательного телевидения? — спрашивает он. — И люди еще говорят, что нет обратного расизма. — Он выключает телевизор и встает. — Я иду спать.

Он целует Брит в лоб и отправляется на ночь в свою половину дуплекса. Я ожидал, что Брит тоже пойдет наверх, но она остается.

— Тебя это не убивает? — спрашивает Брит. — Ожидание?

Я поднимаю глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Просто больше ничто не происходит сразу. Ты не знаешь, кто читает твои посты. — Она сидит, поджав под себя ноги, и поворачивается ко мне лицом. — Раньше все было намного проще и яснее. Я узнавала своих, глядя на шнурки ребят, с которыми встречался отец. Люди из «Власти белых» и неонацисты носили красные или белые шнурки. Шарпы[33] носили синие или зеленые.

Я ухмыляюсь:

— Даже трудно себе представить, что твой отец встречался с шарпами.

Скинхеды против расовых предрассудков — самые большие предатели среди расистов. Они нападают на тех из нас, кто сражается за избавление от низших рас. Они думают, что они, б***, Бэтмены, каждый из них.

— Я не говорю, что это была… дружеская встреча, — отвечает Брит. — Но он и правда иногда с ними встречался. Разное приходилось делать, даже самое невероятное, потому что он видел общую картину. — Она смотрит на меня. — Помнишь дядю Ричарда?

Я с ним не знаком, а Брит его знала. Ричард Батлер возглавлял Арийские нации. Он умер, когда ей было лет семнадцать.

— Дядя Ричард дружил с Луи Фарраханом.

Лидером Исламской нации? Для меня это новость.

— Но… он же…

— Черный? Да. Но он ненавидит евреев и федеральное правительство не меньше, чем мы. Папа всегда говорит: враг моего врага — мой друг. — Брит пожимает плечами. — Об этом не говорилось вслух, но все понимали: после того, как мы вместе победим систему, мы начнем воевать друг с другом.

И мы бы победили, в этом я не сомневаюсь.

Она внимательно смотрит на меня.

— Чего мы на самом деле хотим для наших детей? — говорит Брит, повторяя слова Фрэнсиса. — Я знаю, чего я хочу для своего ребенка. Я хочу, чтобы его запомнили.

— Детка, ты же знаешь, мы не забудем его.

— Не мы, — говорит Брит, и ее голос неожиданно становится твердым. — Все.

Я смотрю на нее. Я знаю, что она хочет этим сказать: ведение блога в интернете, конечно, может подточить фундамент, но куда более драматично — и быстрее! — взорвать само здание.

В какой-то степени я опоздал со вступлением в движение скинхедов, расцвет которого закончился за десять лет до моего рождения. Я представлял себе мир, в котором люди, завидев меня, бросались бы наутек. Я думал о том, что последние два года мы с Фрэнсисом пытались убедить наши команды, что анонимность коварнее, чем неприкрытые угрозы, и внушает еще больше ужаса.

— Твой отец не согласится с этим, — говорю я.

Брит наклоняется и целует меня. Нежно. И отстраняется. А меня охватывает желание продолжить. Боже, как я скучал по этому! Как я скучал по ней!

— То, чего мой отец не знает, не может ему навредить, — отвечает она.

Рэйн ужасно обрадовался, когда я ему позвонил. В последний раз мы встречались два года назад, и на мою свадьбу он приехать не смог, потому что его жена тогда как раз родила второго. Когда я говорю, что буду в Братлборо до вечера, он приглашает меня на обед к себе домой. Он переехал, поэтому я записываю адрес на салфетке.

Сначала я думаю, что ошибся адресом. Это маленькое ранчо в конце улицы с почтовым ящиком в форме кошки. На лужайке перед домом стоит ярко-красная пластиковая горка, у парадной двери валяется самодельный деревянный грузовик. На крыльце коврик, на котором написано: «ПРИВЕТ! МЫ — СЕМЬЯ ТЕСКО!»

Мое лицо медленно расплывается в улыбке. Умный черт! Он поднял искусство скрываться на открытом месте на новый уровень. Кому придет в голову, что живущий по соседству папочка, который моет крыльцо с мылом и выпускает своего ребенка покататься перед домом на трехколесном велосипедике, на самом деле белый расист?

Только я заношу руку, чтобы постучать, Рэйн открывает дверь. Он держит пухлого малыша на руках, а из-за его ног, как из-за колонн, выглядывает застенчивая маленькая девочка в платьице с пышной юбочкой и с короной принцессы. Он улыбается и протягивает руку, чтобы меня обнять. Я невольно замечаю блестящий розовый лак у него на ногтях.