— Вам это вряд ли удастся, — с готовностью сообщил ему Пахарь.

— Почему?

— Они мертвы.

И огонь ярости в груди Калмыкова погас.

— Вы уверены? — спросил Алексей Иванович.

— Стопроцентно.

— И что же с ними случилось?

— Их убили.

— Кто? — прищурился Калмыков, ожидая услышать о Можаеве.

— Люда Тропарева. Или старуха, которую зовут Кривуля. Но если даже убила непосредственно Кривуля, то Люда Тропарева все равно в курсе.

* * *

Раз за разом набирая номер Калмыкова, Наталья натыкалась на равнодушно-вежливое «Абонент недоступен», и тогда она позвонила Богдану. Сначала были длинные гудки, и она уже решила, что никто не подойдет, как вдруг — голос Богдана:

— Алло!

— Привет! — придушенным шепотом сказала Наталья. — Это я. Я тебя разбудила?

— Нет. Говори громче.

— Я не могу.

— Кто-то спит? — спросил Богдан бесцветным голосом.

— Нет, просто я боюсь.

— Тебе надо уезжать оттуда.

— Я знаю. Забери меня отсюда, а?

— Наташа! Тебе надо оттуда уезжать! — повторил Богдан, будто не услышав обращенной к нему просьбы.

— Я боюсь! — запаниковала Наталья. — Они уже здесь! Они приехали!

— Кто приехал?

— Тропаревы!

— Я знаю только одну Тропареву. Эту девочку, которая там с тобой.

— А это ее родители! Ее отец! Богдан! Он мне не простит ничего! Он меня заживо будет на куски резать! — заскулила Наталья, теряя рассудок от страха и от жалости к себе.

— А что он говорит?

— Кто?

— Тропарев.

— Богдан! Он ничего говорить не будет! Ты его не знаешь! Когда он сюда приедет, он просто молча порежет меня на куски!

— Отдай ему его дочку! — крикнул Богдан. — Я же тебе говорил: не вздумай ничего плохого ей делать! Отдай ее! Отпусти! И тогда тебе ничего не будет!

— Будет! — разрыдалась Наталья. — Он не из-за дочки. Он из-за себя! Он за себя будет мстить! Я убить хотела эту мразь, он бы сдох уже, но не получилось, и он мне этого теперь не простит! Даже если я дочку его облизывать буду, мне все равно не жить! Ну пойми же ты — мне здесь конец! Я тебя умоляю: забери меня! Я из дома боюсь выйти, я никому верить не могу…

— Ты там одна?

— Одна! — заскулила Наталья. — Я сижу в темноте и трясусь от страха…

— Подожди, — остановил ее Богдан. — Давай спокойно, да? Ты можешь оттуда уехать?

— Нет!

— Почему?

— Я даже из комнаты боюсь выйти, — всхлипывала Наталья. — Ну почему ты не хочешь ко мне приехать?

— Как ты себе это представляешь? — сказал с досадой Богдан. — Ты все-таки в Финляндии, а я в России. И потом — я скоро уезжаю.

— Куда?! — всполошилась Наталья, обнаружив, что ее оставляют наедине с ее проблемами и страхами.

— В Германию. К друзьям. Мы давно договаривались.

— Богданчик! — сказала Наталья. — Через Финляндию! Я тебя прошу! У тебя виза шенгенская?

— Да.

— Через Финляндию! Заедешь, меня заберешь, и мы вместе в твою Германию поедем! Ты хочешь, чтобы мы — вместе?

Богдан замешкался с ответом. Слишком все это было для него неожиданно.

— Завтра же! — умоляюще произнесла Наталья. — Приезжай! Я тебе расскажу, как меня найти! И мы вместе поедем к твоим друзьям!

— Я добросовестно этих Тропаревых искал, — сказал Пахарь. — Я информацию собирал. Я с людьми встречался, и у меня даже малейшей капли подозрения не было в отношении Люды Тропаревой, пока я о ней самой не стал справки наводить.

Он нервно расстегнул пуговицы своего зимнего пальто — то ли так разволновался, то ли от костра ему совсем уж жарко стало. Калмыков сидел напротив и между ними пылал костер, куда один из калмыковских ребят время от времени подбрасывал дрова.

— А когда я в этой деревне появился, — сказал Пахарь, — где Тропаревы раньше жили, когда я с местными поговорил — тут для меня все перевернулось. Сама ли Людмила своих родителей умертвила, или бабка эта, Кривуля, непосредственно действовала — этого я в подробностях не знаю. Но Тропаревых уже нет. А извела их Кривуля, с нее все началось, и через нее Тропаревы смерть приняли.

— За что? — коротко спросил Калмыков.

— Они ненавидели Кривулю, Кривуля ненавидела их. А между ними была Люда Тропарева. Кривуля на нее имеет огромное влияние. Полностью подчинила. Родители это видели и пытались препятствовать. Хотели ее отвадить от Кривули. А Кривуля Люду науськивала и говорила, что родители ее — черные.

— Не понял, — приподнял бровь Калмыков.

— Злые дела творят. Демоны, в общем.

— А какие дела? — полюбопытствовал Калмыков.

Пахарь нервно пожал плечами в ответ и растерянно, заискивающе улыбнулся. И тут же понял, что обмануть собеседника ему не удалось. Понял Калмыков, что Пахарь в курсе тропаревских дел. И все равно Пахарь не решился сказать правду. Боязно было.

— Я лично не в курсе, — сказал он неуверенно.

Калмыков промолчал. Пахарю было жарко и нехорошо.

— Что-то я знаю наверняка, а где-то всего лишь мои предположения, — пробормотал он. — Так что не обессудьте. В общем, я думаю, что Люда еще держалась до того дня, пока родители однажды не бросили ее за городом. Испугались и уехали, — медленно сказал Пахарь, завороженно глядя на своего собеседника, но лицо Калмыкова оставалось бесстрастным.

Калмыков смотрел на огонь, слушал, и было непонятно, действительно ли он ничего не знает о том самом дне. Но ведь не может не знать. Это он, вместе с Натальей Можаевой… Ведь он ее брату деньги дал… Много денег… И машину посоветовал купить…

— Так что там такое было? — равнодушным голосом спросил Калмыков.

— В тот день Люда окончательно поверила в правоту Кривули. Она убедилась, что бабка эта говорила правду. Ну, что родители ее — это вурдалаки и все такое прочее.

— Это она за городом поверила? — спросил Калмыков, будто сомневаясь.

— Нет, позже, — пробормотал Пахарь, обмирая.

— Позже — когда?

— Я думаю — вечером того же дня.

— А что случилось вечером?

— Людмила приехала домой. И там ей, видно, все открылось.

Пахарю стало невыносимо жарко, но он не смел пошевелиться.

— Что открылось? — по-прежнему смотрел на огонь Калмыков.

— Ну, про родителей ее, в смысле.