— Теперь еще про Люду Тропареву, — подступился к главному Пахарь. — Вы ее в эти дни видели, седьмого, восьмого?

— И седьмого, и восьмого.

— Неужели? — не смог сдержать удивления Пахарь.

— Седьмого вечером она с электрички шла. В двадцать один девятнадцать прибытие. Зимнее расписание, электричек мало, легко запомнить. Ну и на следующий день. Видел, что к Кривуле она ходила.

— Восьмого? — уточнил Пахарь.

— Восьмого. А потом Кривуля вдруг пришла.

— Куда пришла? — опешил Пахарь.

— К Тропаревым в дом.

— А Люда?

— Люды не было.

— Но вы точно видели, что Кривуля?

— У меня зрение о-го-го! — сказал Викентий Николаевич. — Что я — Кривулю не знаю?

— Мне она показалась старушкой диковатой, — признался Пахарь. — Какие же дела у нее могли быть с Тропаревыми?

— Никаких! — решительно мотнул головой Викентий Николаевич.

— Но ведь пришла!

— Загадка! — кивнул Викентий Николаевич. — Тут моя фантазия буксует! Дел у них общих не было, и вообще Кривуля со всей деревней в контрах. Кому с колдуньей дело хочется иметь? Хоть и не верят, а все же неприятно. А тут — пришла! Загадка! — снова повторил он.

— Долго в доме пробыла?

— С часик прогостила.

— Ого! — приподнял бровь Пахарь. — О чем же они целый час могли беседовать?

— Этого я не знаю, — прижал ладони к груди Викентий Николаевич. — Час прошел, смотрю: Кривуля к себе возвращается.

— А Тропаревы когда уехали?

— Куда уехали? — не понял Викентий Николаевич.

— Восьмого числа или позже они куда-то уехали на своей машине.

— Да? — удивился осведомленности своего собеседника Викентий Николаевич. — Не видел, если честно.

— Мне Люда Тропарева сказала, что ее родители исчезли, и с ними исчезла их машина. А потом, позже, Люда нашла эту машину на площади трех вокзалов. Ей якобы Кривуля подсказала, где машину надо искать.

Викентий Николаевич не пытался оспорить услышанное, но вид имел крайне озадаченный.

— Хотите сказать, что никуда Тропаревы не уезжали? — невесело усмехнулся Пахарь. — Вот и я что-то перестал в это все верить. Потому что еще мне Люда Тропарева говорила, что последний раз видела своих родителей в первой половине дня седьмого числа. А сейчас выясняется, что она еще и седьмого вечером могла их видеть, и восьмого утром. И машина их, якобы пропавшая, стояла дома в гараже. А вы Тропаревых, кстати, когда в последний раз увидели?

— Восьмого утром.

— Где?!

— На улице. Я Зинаиду остановил, и мы с ней общались. А Борисыч вышел из ворот и в нашу сторону — зырк! Посмотрел, вроде как с претензией.

— К кому?

— А ни к кому. Что ему за надобность? Видно только, что не в духе. И Зинаида сразу же ушла. Ей неприятно, все же он ее хозяин.

— А Тропарев что?

— Развернулся и ушел в ворота. Даже не поздоровался. Говорю — не в духе!

— И после этого вы его уже не видели?

— Нет, обоих их из виду потерял: и Борисыча, и жену его.

— А Люда?

— Люда к Кривуле переселилась.

— Это уже после пожара? — уточнил Пахарь.

— Не-е. Она сразу. Не захотела, видать, жить в родительском доме. Разонравилось ей. А уж позже там полыхнуло. Горело будь здоров, как бензином кто полил. А, может, и вправду бензином? — дозрел до догадки Викентий Николаевич. — Все-таки поджог, я здесь не сомневаюсь даже.

Огонь в камине догорал, и всепроникающая темнота разливалась по гостиной, заполняя все закуточки-уголки, оставив Наталье и Люсе крохотный освещенный пятачок перед камином. Люся завороженно смотрела на вспыхивающие то там, то здесь останки прогоревших дров, и отблески пламени отражались в ее глазах недобрым огнем.

— Я не могу тебе объяснить, как это чувствуется, — когда перед тобой не те люди, которых ты знал прежде, — сказала Люся. — Я просто вижу — и все. Другого объяснения у меня нет.

— Но вот твои родители, — осторожно, но настойчиво продвигалась к цели Наталья. — Они чего-то боялись, как ты говорила. Ладно, их поведение по этой причине изменилось, ты это чувствовала, это я понимаю. Но про них ты тоже говоришь, что они — «не те люди».

— Да.

— То есть они — не твои родители?

— Да.

— Как же так? — растерянно спросила Наталья. — А кто они?

— Я не знаю, — качнула головой Люся.

С ней сейчас невозможно было разговаривать, потому что она рассказывала о чем-то своем, о том, что было недоступно пониманию обычного человека. Наталья давно махнула бы на все рукой, если бы еще не надеялась сквозь бред невнятных фраз продраться к истине, которой обладала Люся и которую нельзя было узнать просто так, а можно только разгадать, что и пыталась сделать Наталья и что никак у нее не получалось.

— …Перед тобой были чужие люди, — вернула свою собеседницу в прошлое Наталья.

— Да.

— Это были не твои родители?

— Да.

— А кто?

— Я не знаю.

— Но выглядели они как твои родители? — спросила начавшая терять терпение Наталья.

— Они были похожи, — после некоторого раздумья ответила Люся.

— А что в них было не так?

— Это трудно объяснить.

— Попробуй! — требовательно сказала Наталья.

— Вот ты сидишь в комнате. В комнату вошел Дыр-Быр-Тыр. Побыл недолго и вышел. А потом зашел Микси. Ты же видишь, что это были два разных человека?

— Да! — сказала нервно Наталья. — Но они отличаются внешне! Они разные!

— Вот и эти были разные. Они отличались.

— Чем?!

— Они отличались друг от друга так же, как Микси отличается от Дыр-Быр-Тыра.

— Чем?! — повторила Наталья. — Ростом? Цветом кожи? Цветом глаз?

— Всем!

— То есть это были разные люди?

— Да. Хотя для постороннего человека они могли быть на одно лицо.

Бег по кругу. У нее какая-то своя логика и ничего от нее добиться невозможно.

— То есть если бы я их увидела, то я приняла бы их за твоих родителей, — зло щурилась Наталья.

— Думаю, что да.

— А что же ты такое увидела, чего не вижу я?

— Вот ты правильно сейчас сказала! — встрепенулась Люся. — Просто я вижу, а другие нет. В этом разница. Я вижу, ты не видишь. Ты слепа. Представь, что ты не видишь ничего. Зашел-вышел Дыр-Быр-Тыр. Потом Микси. Ты слышишь только шаги. А кто был — ты не увидела. И ты можешь подумать, что это один и тот же человек. Потому что ты слепа. А если бы ты была зрячая, ты бы увидела: они — разные.