Их было мало, потомков расы, высадившейся на берег Италийского полуострова шесть сотен лет назад. С каждым поколением их кровь становилась всё более жидкой, но всё же им удавалось сохранять власть. Временами Маркус спрашивал себя — что было бы, не приди они сюда? И какой была жизнь до них?

Теперь, когда ему довелось приоткрыть завесу тайны, укрывшую собой историю погибшего народа, Маркус вовсе не был уверен, что Ойкумена победила в этой войне.

«Столько достижений… А если мы и взяли у них хоть что-то, то разве что способ устройства терм».

От этой мысли Маркуса накрыло тоской, но он постарался отогнать её от себя.

Карета уже подъезжала ко дворцу, и патриций заставил себя сосредоточиться на том, что ожидает внутри.

Знакомые ряды легионеров стояли по обеим сторонам от входной двери.

Маркус кивком поздоровался с теми, кого знал. Задержался взглядом на рыжеволосом патриции, стоявшем у входа во внутренний покой.

Антарио — так звали этого аристократа — кивнул в ответ.

— Их величества не в настроении? — спросил Маркус, приблизившись настолько, чтобы никто другой не слышал разговор.

— Не более чем всегда. С утра никого не казнили — так что у тебя все шансы стать первым.

Маркус поёжился. Шутки у Антарио были гвардейские и порой трудно было понять, сколько в них правды.

— Тогда пожелай мне удачи, — только и сказал он и направился к позолоченным дверям.

— Помощь Фортуны не нужна тому, у кого за плечом Плутон, — услышал Маркус за спиной, но уже не обернулся.

В приёмной устроились Сант и Кэнсорин. Оба сидели на изысканных скамьях, потягивая вино, и поймав на себе насмешливый взгляд Тавио, Маркус снова замедлил ход.

— Уже вернулся? — спросил он, глядя на Кэнсорина. Присутствие четвёртого патриция беспокоило его. Если за вызовом стояла какая-то интрига, то вряд ли Сант смог бы придумать её сам.

— Пока что да, — Тавио подхватил со стола вафельную трубочку и отправил в рот, — в Галии, похоже, выдастся холодная зима. Так что я, пожалуй, погреюсь во дворце.

Маркус перевёл взгляд на Санта.

— Я тоже решил, что в столице зимой веселей, — заметил тот.

— А где Клемента? С ней всё хорошо?

Дариус махнул рукой.

— Она еле дождалась возвращения. Сказала, что больше не проведёт со мной ни дня. Я плохо влияю на цвет её лица.

Маркус вскинул бровь, но продолжать расспросы не стал.

— Мне сказали, ты прислал за мной гонца?

Сант поднял руки в защитном жесте.

— Всего лишь выполнил поручение Божественных! Понятия не имею, что им от тебя нужно.

Одарив его напоследок мрачным взглядом, Цебитар направился к последней паре дверей. Туда, в будуар императрицы, не имел доступ почти никто — только он и ещё пара самых приближённых людей.

Сейчас Клавдия сидела, вытянув ноги на обитой бархатом кушетке, и ела виноград. А Император вольготно устроился на угловой скамье у окна. Похоже было, что до появления гостя они не разговаривали между собой, но теперь, когда Маркус вошёл и изобразил витиеватый поклон, Юстиниан ответил милостивым кивком.

Это был немолодой уже даэв с залысинами на лбу, едва прикрытыми царственным венцом. В силу своей лени и осознания своего высокого статуса, он предпочитал бархатному камзолу традиционную римскую тунику — что, впрочем, не освобождало его окружение от необходимости следить за собой. Он тоже задумчиво покручивал в руках оранжевый фрукт.

Маркус перевёл взгляд на Клавдию, и на мгновение ему стало жалко её. Императрица была моложе супруга на добрых два десятка лет, но в свои тридцать с хвостиком выглядела почти на пятьдесят. Её голову украшал сделанный по последней моде высокий парик. Завитки тёмно-рыжих волос падали на виски. Но кожа уже утратила свою свежесть, вокруг глаз залегли первые морщинки и лицо не отражало ничего, кроме усталости.

Маркус приблизился к ней, опустился на одно колено и поцеловал руку, свисавшую с кушетки. Он не знал, кто собирается с ним говорить, потому отошёл на шаг назад и замер, ожидая инициативы со стороны Божественных.

— Мой дорогой Цебитар… — протянула Клавдия наконец, — мой дражайший супруг вбил себе в голову, что ты нарушил закон. Скажи ему, что это глупый навет.

Маркус повернулся к Императору и поклонился ещё раз.

— Не знаю кто и что сказал вам обо мне, — он демонстративно покосился на дверь, — но уверяю вас, моя преданность Императорским Величествам не поколебалась ни на миг.

Юстиниан фыркнул и откусил от фрукта.

— И тем не менее, — недовольно протянул он, — тебя обвиняют в том, что ты разрушил дом двоих уважаемых людей и даже убил их самих. Знаешь ли ты, что вплоть до последних недель Флавии поставляли мне лучшее Индийское полотно? И вот, сегодня утром я жду, когда ко мне приедет поставщик… А что я слышу вместо этого, а?

Маркус поднял брови.

— Возможно то, что ваши поставщики тканей замешаны в некрасивой интриге, и по их вине погиб патриций Албацио, а дворец надолго лишился его великолепного вина?

Император тихонько зарычал.

— Ты меня расстроил, — сказал он и встал. В полный рост император был самую малость выше Маркуса, но миф о величии этого человека шёл далеко впереди него. В жизни он был слишком человечен, чтобы, оставшись с ним наедине, Маркус мог испытывать страх.

— Мне очень жаль, — сухо сказал Цебитар. Оправдываться он больше не хотел.

— Есть ещё кое-что, — подала голос Клавдия. — Милый, скажи…

Император замер в паре шагов напротив Маркуса, пристально глядя ему в глаза.

— Говорят, ты укрываешь от нашего Величества нечто, что может послужить причиной бунта рабов.

Маркус поднял брови.

«Храм», — понял он. За время, проведённое в пути, они с Рианой так и не поговорили о том, что будет с этим местом теперь. О том, что оно может дать. Но что Маркус понимал абсолютно точно, так это то, что для народа Рианы гибель Храма — конец. Потеря последнего шанса вернуть память о прошлом.

Он смотрел на Императора и задавал себе вопрос: «А что сделает с тайнами валькирий этот человек?» Использует оружие, спрятанное там, для войны? Вывезет картины и развесит в своём дворце? Выведет для себя сотни покорных рабов?

«Нет», — подумал патриций вдруг, — «Он не сделает ни-че-го. Потому что всё, что он может желать, у него уже есть. Юстиниан просто разрушит храм. И мир, который и без того почти исчез, окончательно канет в небытие».

— Я не знаю, о чём речь, ваше Императорское величество, — сказал он.

Император сделал ещё один, единственный, шаг вперёд, и Маркус почувствовал, как аура власти, исходящая от Юстиниана, укутывает его. «Руна», — со злостью подумал он. Обычно магия даэвов куда слабее действовала на них самих, чем на представителей других рас. Однако руна Юпитера, неизменный атрибут императорской власти, была слишком сильна.