— Долго меня не было?

— Четверть часа. Может, чуть больше.

— Что происходит?

— Твой шлем принял молодой Кируш. Десять лепт назад он протрубил отход.

— Молодец. Как Акболат?

— Отходят вместе с Кирушем. К резерву я послал людей, чтобы велели изображать паническое бегство. Да, ты не увидел — их окатили из сифонов.

— Многих зацепило?

— Ну… немало.

— Так… Давай-ка поставим меня на ноги…

— Нога раздроблена. По тебе хорошо потоптались, начальник.

— Тогда вместе с носилками. И… где моя поясная сумка?

Манул оглянулся, и кто-то немедленно вложил сумку в его руку. Фриян достал баранью лопатку.

— Ставьте!

Его, оказывается, подняли по пологому береговому скату довольно высоко. До уреза оставалось шагов двести…

Сначала Фриян окинул поле боя простым глазом. Его воины и ополченцы Акболата отходили — где-то строем, где-то разрозненными группами. Далеко справа кочевники Солак-кенза кружили, осыпая стрелами вражескую конницу, которая вроде бы пыталась атаковать, но топталась на месте, словно остановленная сильнейшим ветром. Но выше, по урезу берега, нёсся в ту сторону ещё один вражеский конный отряд…

Потом он стал смотреть через баранью лопатку. За близстоящими кораблями корабль Сутеха был виден плохо, но в промежутке сквозь ползущий дым он сумел разглядеть рыжего коня Сюмерге и её саму, разговаривающую с кем-то невидимым, прикрытым корабельным носом; только белых коней видел Фриян и медное блестящее крыло…

— Манул, — сказал Фриян. — Отправь несколько посыльных к Солаку — пусть уходят наверх и охраняют лагерь, он нам ещё понадобится. Пусть делают вид, что кончились стрелы… Да, и чтобы не через лощину поднимались, а вон там, по пологому, через кусты рядом с холмом…

— Зачем нескольких?

— Одному он может не поверить… Всё, опускайте меня. Двигаемся.

— Я, кажется, всё… — прошептал Горо.

— Идти можешь?

— Идти — да. Колдовать… не знаю.

— Ладно, всего ничего осталось…

Теперь, без кокона, можно было рассчитывать только на быстроту.

Они уже вошли незамеченными в надстройку. Здесь никого не было, даже змей. Обстановка была богатая, но какая-то нелепая — будто не царевич здесь обитал, а внезапно разбогатевший торговец. Хотя, может быть, обитал он не здесь, а только заглядывал сюда изредка…

— Лестница вниз, — сказал Горо.

— Вижу…

Лестница Ягмаре не нравилась, пугала, отталкивала. Вроде бы ничего такого в ней не было — квадратный люк в полу, ступени, перила. Шеру притёрся к ноге, зашипел.

— Не то, — сказала Ягмара. — Ловушка…

Она резко хлопнула в ладоши. Корабль тут же отозвался мгновенной, но ясной картинкой.

— Вот проход, — сказала Ягмара. — За ковром. Постой, не трогай…

Ковёр тоже был непростой. Ягмара прислушалась к нему, но уловила лишь тупую тяжёлую злобу. Его можно было только убить. Она повела рукой — ковёр задёргался, заметался, — а потом резко толкнула ладонью воздух. В центре ковра образовалась дыра, обрамлённая язычками тёмного пламени. Язычки бежали споро, и через пол-лепты весь ковёр упал белёсым пеплом.

За ним открылась ниша. Вниз вела винтовая лестница.

— Светить сможешь? — спросила Ягмара.

— Я… да. Да, смогу…

— Тогда иди вперёд. Шеру!

Кот взлетел ей на плечо.

Горо особым образом сплёл пальцы, пощёлкал ими, и стало светлее. Свет шёл как бы отовсюду, не оставляя теней, и казалось, что пространство заполнено светящимся туманом. Но так было лучше, чем просто зажигать огонь, потому что этот свет видели только они двое.

Лестница привела их в настоящие покои Сутеха. Да, именно здесь он спал, пировал, возжигал своим богам… Изнутри покои казались — да и были, безусловно — много больше всего корабля. Четыре неугасимые жаровни стояли в середине по углам массивного медного куба, украшенного рельефами змей; медные змеиные головы с распахнутыми пастями и высунутыми языками выступали из верхних углов…

— Это оно? — спросил Горо.

— Не чувствую, — сказала Ягмара. — Наверное, нет. Сейчас…

Она закрыла глаза и посмотрела другим зрением. Да, куб был пуст, но и опасен — ещё одна ловушка. А где же?..

Шеру зашипел и мощно прыгнул с её плеча, чуть не уронив. Здоровенная змея забилась в его пасти, ударяя по ковру хвостом — словно бичом. Ягмара сначала проследила путь змеи — до дыры в полу, — потом подошла, наклонилась и отсекла змее голову.

Шеру посмотрел на неё, бешено скосив глаза.

— Да я знаю, что ты можешь, — сказала Ягмара. — Просто некогда. Пошли…

Шеру выплюнул бьющееся обезглавленное тело, брезгливо обтёр лапой рот.

— Мрразь, — сказал он.

— Горо, — Ягмара повернулась. — Убери пока свет.

Горо расплёл пальцы, и стало темно. Пламя жаровен освещало только само себя и даже не отражалось в медных зеркалах куба. Ягмара снова ударила в ладоши, глядя теперь вниз.

Вот оно. Довольно тесное помещение под полом, деревянный сундук, сбитый из грубых досок наклонный трап. Да, это было именно то самое место, которое ей показали крысы. Люк здесь, под ковром… Замок, второй замок.

Возиться некогда.

Так же, как прожгла дыру в ковре, Ягмара толкнула ладонью воздух — только сильнее. Ковёр полыхнул, доски пола разлетелись в щепы. Трап, кажется, не пострадал…

— Делай свет.

Стал свет. Комок змей внизу. Распадается, змеи ползут по трапу…

Ягмара испепелила их. Потом для верности она пустила пал по углам. Там что-то задёргалось и тоже обратилось в пепел.

Шеру почему-то бросился первый, встал у сундука на задние лапы, заскрёб когтями.

Ягмара быстро осмотрела сундук. Просто сундук, ничего особенного, заперт на бронзовый замок. Она смахнула замок. Помедлив, откинула увесистую крышку.

Внутренность сундука устилала шкура барса. Наверное, даже невыделанная — пахло гнилой кровью. На шкуре лежала диадема, совершенно невзрачная. А в центре диадемы сидел крошечный барсёнок. Он смотрел прямо на Ягмару, словно мог видеть её. Потом приоткрыл рот и слабо мяукнул.

Забыв про всякую осторожность, Ягмара протянула к нему руки. Сзади вскрикнул Горо, но крик оборвался…

Словно тяжёлая раскалённая сеть обрушилась на Ягмару сверху, мгновенно лишив движения и дыхания.

— Отец! — хотела крикнуть она, но не смогла издать ни звука.

Потом наступила тьма.

Из оледенелого, истоптанного и изрытого множеством ног, перемешенного с окровавленным снегом песка поднялся воин. Он не знал ничего о себе, не помнил ни имени, ни страны. Он не знал даже, что существуют имена и страны. Был только зов — заунывный, дикий, — и он пошёл на него. Рядом поднимались другие, и те, кто мог идти, шёл в ту же строну, а кто не мог идти — полз. Всё вокруг было чёрным и серым, неразборчивым, и только белая башня впереди — сияла…