– И воссияет, – согласился он. – Ваше величество все делает без промаха!

– Не льсти, – ответил я. – На самом деле облажался по-крупному. Но империи об этом знать не обязательно.

Бобик, угадав направление или же подслушав наш разговор, мощно подпрыгнул на всех четырех и стремительно ринулся по дороге к столице герцогства, где богатая кухня и где угощают самым льстивым образом, смиренно и с поклонами отдавая самое вкусное и прожаренное мясо.

Арбогастр недовольно фыркнул, но покосился огненным глазом на смиренную лошадку, вздохнул и смирил свое естественное желание догнать Бобика и показать ему, что не так уж он и быстр, как бахвалится.

Милфорд, в свою очередь, поглядывал на Зайчика с завистью лошадника, что прекрасно понимает, могучее сложение этого громадного и массивного коня ничуть не мешает его скорости.

– Ваше величество, – поинтересовался он, – обратно на Багровой Звезде?

– Предпочел бы на багере? – ответил я вопросом на вопрос.

Он отвел взгляд в сторону.

– Вообще-то, если честно, то да, ваше величество. Всем страшно на Маркусе. Просто верят вам, потому идут, стиснув зубы. На багере, хоть и чужое волшебство, тоже не совсем, но хотя бы не дышит и не шевелится, а в Маркусе – как в желудке чудовища.

– Скоро наладят, – напомнил я. – Все каменщики герцогства спешно возводят причальную пирамиду!

Он сказал живо:

– Я слышал, что за промедление будут вешать без суда и следствия?

– Да, – подтвердил я. – Велел пустить слух, что я, как всякий тиран, злобен и полон подозрительности. И как только хоть кого-то заподозрю в намеренном затягивании сроков, то велю вешать всю бригаду!

Он хохотнул.

– То-то так стараются!.. Слова какие выучили… За саботаж и государственную измену!

– Все во славу Господа, – сказал я. – Все средства оправданы для достижения великой цели.

– Ночами при факелах камни таскают, – подтвердил он. – С другой стороны, багер багером, но если являемся на Багровой Звезде… сразу и оружие побросают!

– Нет в жизни полного счастья, – подтвердил я. – Всегда чего-то недостает.

– Да, – подтвердил он с таким видом, будто хотел добавить, что либо жопы холодные, либо сиськи маленькие. – Но мы ищем!

Подъезжая к городу, заметили вывешенные со всех окон и балконов яркие полотнища с цветами империи. На перекрестках улиц выступают жонглеры и фокусники, что едва завидели нас издали, сразу закричали: «Слава империи!»

Мне славу еще никто не кричит, еще не успели узнать, кто есть кто, но сметливое население уже догадалось прибегнуть к безотказному средству уменьшить риск императорского гнева, и на улицы выкатывает бочки с вином, старается угостить так неожиданно явившиеся из империи войска, женщины выносят на белых полотенцах пироги и сладости, улыбаются и кокетничают, сама доброта и радушие.

Всадники остались во дворе, к ним подбежали перехватить коней и помочь расседлывать, я подумал и направил арбогастра по мраморным ступенькам во дворец.

В воротах пришлось пригнуться, хорошо хоть, проем широк, не пришлось ноги забрасывать на седло, въехал грозно и надменно, оглядывая всех неспешно и с угрозой в насупленном лице.

В холле народ бросился врассыпную, но остановился у стен в ожидании повелений или приказов, кто знает, чего ждать от императора, посетившего не признающее его власти герцогство.

– Вперед, Зайчик, – сказал я и потрепал его по плотной, как отполированный камень, блестящей шее. – Если что, превратим это место в твою конюшню…

Он недовольно ржанул, я сказал успокаивающе:

– Не главную, а так, загородную!.. Будешь срать, где захочешь…

Несколько слуг ринулись в сторону главного зала, а когда мы степенно вдвинулись в него под высокой, хоть и недостаточно высокой, аркой, увидели под противоположной стеной на возвышении трон.

Герцог сидит, пригорюнившись, а ему нашептывают в правое и левое ухо двое из слуг, прибежавших из холла.

Зайчик, громко цокая копытами, вошел в зал, слуги мгновенно испарились, а танцующие перед герцогом три женщины опасливо отодвинулись, но танец не прервали, для них герцог все-таки главнее.

Женщины точно не из придворных, те бы точно двигались как куклы, а эти чуть веселее, хотя тоже боятся нарушить приличия, пусть даже простые горожанки или вообще из бродячего театра, впрочем, явно тоже угостившиеся вином, потому бесстрашные.

В руке герцога большой и богато украшенный драгоценными камнями кубок, а за спинкой трона виночерпий с объемистым кувшином в руках внимательно следит, как его светлость потребляет, надо успеть долить, не давая осушить до дна – плохая примета.

Увидев меня на коне и во всем величии завоевателя и попирателя, виночерпий сгорбился и застыл, а герцог поспешно поднялся, опираясь обеими руками о подлокотники.

Это далось с таким трудом, что руки задрожали, а лицо мучительно искривилось. Я милостиво вошел в ситуацию и властным жестом опустил его обратно.

Он торопливо поклонился, уже сидя, все еще не выпуская из руки кубок.

– Ваше вели… ик!.. чество…

– Сидите, сидите, – повторил я отечески. – Настроение получше? Неизбежное следует принимать философски.

– Да, ваше величество, – ответил он покорно, – но… слишком уж как-то все… не совсем так… как ожидалось…

– Неожиданное, – изрек я с высоты седла, – случается в жизни чаще, чем ожидаемое. И это неожиданное, гм, не всегда как бы плохо. Вон, когда обсуждали, какой род смерти самый лучший. Цезарь раньше всех вскричал: «Неожиданный!» Вы как насчет такого ответа?

Он посмотрел на меня опасливо, хотя трон на помосте, я в седле все равно выше.

– Ваше величество, для меня это не будет… неожиданным…

Я покачал головой, постарался смягчить голос:

– Герцог, когда железо бьет по кремню, вспыхивает искра, что может сжечь город или обогреть сотни домов!.. Считайте, что вы от такого удара… как бы вот заискрите.

Зайчику надоело стоять неподвижно, он сделал два шага на ступеньки, герцог застыл с ужасе, когда к нему потянулась огромная конская голова с багровыми глазами и оскаленными зубами.

Арбогастр его небрежно обнюхал, деликатно взял из руки кубок и с задумчивым видом начал жевать.

– Зайчик, – сказал я строго, – Заюшка, ну сколько тебе играть?.. Сдай взад, не пугай людёв… Герцог?

Зайчик отступил на прежнее место. Смятый в лепешку, а потом в комок металла кубок уже исчез в его пасти, арбогастр даже глазки прикрыл от удовольствия, расхрустывая камешки.

Герцог с трудом оторвал от него ошалелый взгляд, проговорил, с еще большим усилием ворочая языком: