– Это неожиданность… но главная со мной уже случилась… ваше величество…

– Какая же?

– Старость, – проговорил он с трудом и понурился, в самом деле показавшись старым и немощным. – Только что вроде бы мчался на горячем коне и вдруг вижу, как на меня обрушилось все то, над чем смеялся, и что никогда-никогда не должно было меня коснуться…

Я указал широким жестом на испуганных женщин, что сгрудились в сторонке и слегка двигают бедрами, не сходя с места, все еще изображая танец.

– Но женщины никуда не делись? А советника найдете другого. Нормального, не строящего заговоры. Чем вас так уж соблазнили?.. Ладно, можете не отвечать. Сепаратизм вообще привлекает мечтателей… Увы, суровая реальность против. Хотя ваши заговорщики натолкнули на мысль.

Он поднял на меня испуганный взгляд, свободная от кубка рука тоже ухватилась за подлокотник.

– Ваше величество?

– Да так, – ответил я, – есть некоторые планы продолжить дело ваших заговорщиков. Как только разберусь в деталях. Можем попытаться построить нечто особое в отдельно взятой земле, отгородившись от вражеского влияния и окружения. Если получится, ваше герцогство станет примером для других, как надо жить.

Зайчик громко фыркнул, приподнял хвост, тут же началась мощная дефекация. Горячие каштаны красиво покатились по мраморным плитам пола.

Герцог, стараясь не смотреть на страшного коня, спросил опасливо:

– А если не получится?

– Станет примером, – пояснил я, – как не надо. Отрицательные примеры тоже необходимы для любого общества, дорогой герцог. Сразу станет понятно, какие пути тупиковые и что туда не нужно даже соваться. А на месте вашего герцогства либо хорошая трава вырастет овцам на радость, либо что-то еще нужное тем, кто переберется через горы и обнаружит пустые земли…

Он зябко передернул плечами, багровое от выпитого вина лицо начало бледнеть.

– Как-то лучше бы на примере соседа…

– Не берите в голову, – посоветовал я. – Пейте!.. Это признак гражданского мужества и сопротивления. Вино и женщины – вот что утешает проигравших.

Он грустно покосился на арбогастра, в пасти которого исчез кубок, в горячих каштанах, щедро раскатившихся по полу, вряд ли обнаружатся алмазы.

– Ну да… Женщины – наше все…

– Когда нет квантовых ожиданий, – подтвердил я, – то да. Женщины универсальны.

– Или не все? – спросил он. – Если не все, то что?

– Нечего, – подтвердил я, – разве что другие танцы.

– А какие? Все равно танцы…

– Очень верно, – согласился я. – Все в нашей жизни танцы.

Он пригорюнился, из груди вырвался тяжкий вздох.

– Какие-то невеселые.

– Блюдут достоинство, – определил я. – Достойные люди – всегда скучные люди. А нам нравится веселье, пусть и самое дурное… У вас что, шутов нет?

Он грустно махнул рукой:

– Раньше были.

– И куда делись?

– Потом люди императора объяснили, что шуты – только если сам правитель дурак. Мода, мол, новая. Все тогда поспешно от шутов избавились. А как без них жить? С ними было все ясно: вон дурак, а мы умные. А что сейчас? Брожение умов, все умничают, чтобы в шутах не оказаться. Могу я осмелиться поинтересоваться…

– Да, – ответил я, – можете. Интересуйтесь. Вообще-то отвечу сразу. Ввиду особой стратегической важности данного герцогства… представляете?.. беру его под особую монаршую опеку. Нет-нет, не вставайте, тут крутые ступеньки, если еще помните…

Он сказал опасливо:

– А что… за опека?

– Буду присматривать, – сообщил я. – А багеры будут к вам возить моих людей. Создадим некую свободную экономическую зону, полностью закрытую от внешнего вмешательства!.. Передайте поклон герцогине!

Он посмотрел снизу вверх несколько странно, что и понятно, не всем доступен сокровенный смысл моей мудрости, да он чаще всего недоступен и мне, а я величественно, как авианосец, повернул Зайчика в сторону выхода на просторы двора.

Западный небосвод уже весь залит багровым огнем, оранжевое море перемешивается с багровыми волнами, мир прекрасен, а во дворе тусуются люди Милфорда.

Он направил своего коня рысью ко мне, а я с высоты ступеней и седла распорядился:

– Держите уши на макушке. Здесь молчат и кланяются, но мы покончили с их свободами, и они это помнят.

Он сказал уверенно:

– Не попадемся. Какие будут указания?

– Провести рекогносцировку, – ответил я. – Что знали те из общества, должны знать и мы. И даже больше, потому что мы – это мы! А не всякие там они.

Он поклонился:

– Все сделаем, ваше величество.

– Что успеете, – уточнил я. – Задерживаться не будем. Как дела с причальной пирамидой?

– Пока строят причальную башню, – доложил он. – Так быстрее. Потом расширят до пирамиды с удобными ступеньками. Вы бы видели, как стараются!

Я сказал недобро:

– Еще бы. Я же сказал, уберемся отсюда только на багере!

Сэр Растер, хранитель традиций армии и рыцарского духа, прав в своих убеждениях: особенно насчет доминирующего положения на завоеванных землях, его нужно закреплять самыми наглядными и доступными местному населению примерами.

Интеллигентная мягкость и вежливость воспринимается как слабость даже теми людьми, которых трудно заподозрить в слабоумии, потому я как должное воспринял, что герцогиня смиренно и покорно пришла ко мне на ложе и этой ночью.

Если моя гибкая совесть и пыталась что-то попискивать, то мощный голос прагматичного политика заглушил ее победным питекантропьем ревом. По совести с совестливыми, если таких где-то вдруг встречу, а пока только сила с моей стороны и угроза применения еще большей силы и разрушений.

К счастью, особо доказывать не приходится, здесь эти законы узнали раньше меня и подстраиваются под них прежде, чем я успеваю рот раскрыть.

Потому без особых угрызений совести отнасиловал герцогиню, во всяком случае ей никаких угрызений не выказывал, а потом грубо отвернулся и сделал вид, что заснул, причем в самом деле заснул моментально.

Утром за церемонным завтраком сидел в кресле герцога, что с высокой спинкой и его гербом, а герцог и герцогиня по другую сторону стола в креслах попроще.

Завтрак шел вяло до тех пор, когда между первым и вторым блюдами в зал вошел скромно одетый управитель и что-то прошептал герцогу на ухо.

Я видел, как встрепенулись герцог и герцогиня, что расслышала управителя тоже, как радостно заблестели у них глаза, а на впалые щеки герцогини вернулся румянец.