– Вокруг чисто, – сообщил Ловец. – За входом наблюдают четверо. Да, четверо.

– Неплохо кто-то устроился, – усмехнулся я. – Эти трое, четверо наблюдателей, да и вход явно не один. Сколько же у него учеников?

– Если подумать да прикинуть, не меньше двух десятков выходит. Только не стал бы я их учениками называть. Дервиш, к примеру, нас троих из пятнадцати послушников выбрал.

– Кого? – не понял я нового слова.

– С ним ходило пятнадцать человек. Он нас называл «послушными схиме», или просто «послушниками». А уж те, с кем он ушел в пустыню, стали «принявшими схиму», или «схимниками».

– Не знаю, у Экспериментатора послушников не было. Вернее, все его послушники схимниками стали. А вы, значит, в пустыне учились?

– Да, а вы?

– Мы – в степи. На юге Венедии еще попадаются такие места, куда человек не забредает.

– Ясно. А Охотник, я слышал, в лесные дебри своих увел. Ну что, пойдем посмотрим, кто там на этом складе засел?

– Конечно, за тем и шли, – кивнул я. – Барчук, вы ждете меня здесь. Незачем раньше времени полошить нашего брата или кузена. Вы незаметно подобраться не сможете.

– Хорошо, учитель, – кивнул он. – Но если Малышка услышит лязг стали, а ты знаешь, какой у нее слух, мы врываемся.

– Не стоит. Вряд ли кто-то станет на нас нападать.

– Не знаю, времена изменчивы.

– Ты слишком близко принял к сердцу рассказ о смерти Палача, который, кстати, ничем не подтвержден.

– Учитель, я ведь бывший вилецкий егерь. Хоть егеря бывшими не бывают. Слишком уж часто за мою жизнь неподтвержденные рассказы обрушивались на голову, словно подрубленное дерево. Лучше пусть посмеются надо мной, поднявшим напрасную тревогу, чем мы будем плакать над тобой.

– Ну что ж, решай сам. Пока не наступил второй этап вашего обучения, вы имеете право решать сами, не слушая меня.

– Это – не строптивость, учитель. – Он потупил взгляд, но в голосе прозвучали нотки упрямства. – Ты давно забыл, что такое смерть, а мы помним слишком хорошо.

– Они тебя просто любят, Искатель. – Ловец хлопнул меня по плечу. – Даже если это – всего лишь детские игры, пусть поиграют. Еще успеют стать серьезными. Да, успеют. Пошли.

Однако, вопреки его словам, мы еще некоторое время наблюдали за дозорными. Двое из них засели на соседних крышах, двое – слева и справа от ворот. Казалось, ими просматривались все подходы к складу, и все же имелись мертвые зоны, по которым мог прокрасться лишь схимник. Одна из створок была чуть приоткрыта. Я прикинул, что мы сможем проскользнуть в образовавшуюся щель.

Так и получилось. Один за другим мы прокрались мимо сторожей и юркнули в склад. Здесь царила полутьма, разгоняемая мерцающим светом нескольких масляных ламп. Склад был заброшен. Никаких товаров. Гора полусгнивших ящиков, кучи какого-то тряпья и, казалось бы, никого живого. Но в тишине мы оба четко различили дыхание троих человек. Дыхание, тщательно сдерживаемое. А значит, они не просто знают о нашем приходе, но и догадываются, кто пожаловал к ним в гости.

– Странно, свет горит, а хозяев нет, – громко произнес я. – Никто гостей дорогих не встречает. Аль не рады нам?

– Как ты называл свою сестру Паучиху? – Голос, произнесший вопрос, был изменен. И все же я сразу понял, кому он принадлежит. Это прозвище кроме меня знал лишь один человек.

– Мизгирня, Мятежник, мы с тобой звали ее Мизгирня.

– Значит, все-таки ты, – услышал я радостный смех.

Из-за горы полусгнивших ящиков вышел схимник. Был он чуть выше меня, худощавый, тонкий в кости. Длинные светлые волосы свисали в живописнейшем беспорядке. Большие темно-синие глаза воспаленно сверкали на узком, костистом лице. Тонкий, немного длинный нос делал его похожим на птицу. Узкий рот сейчас был растянут в дружелюбной улыбке. Он бросился ко мне и обнял.

– Братец. – Его смех гулял по пустому зданию склада, казалось наполняя его без остатка. – Кто это с тобой?

– Ловец, ученик Дервиша.

– Я рад любому, кого привел лучший из моих братьев.

Из темных закоулков показались трое уже знакомых нам послушников в одежде моряков. Все они теперь были при мечах и держали руки на рукоятях.

– Оставьте, – махнул рукой Мятежник. – Если кому в этом гнилом мире и можно верить – так это моему брату Искателю.

Среди завалов обнаружилась расчищенная площадка, хорошо замаскированная всякой рухлядью. Там я увидел несколько десятков лежанок, «стол» и «стулья» из тех же ящиков.

– Хорошая лежка, – заметил я. – Не сразу найдешь, если не знаешь, что искать.

– Мир стал слишком жесток. – Мятежник посерьезнел. – Я предпочитаю не рисковать. Рад, что ты нашел меня. Вы голодны?

– Не особо, – ответил я. Ловец промолчал, оставляя мне переговоры с братом.

– Искатель, я ведь помню, как ты любил такую простую человеческую радость, как вкусно приготовленная еда. Или что-то изменилось?

– Не настолько, чтобы я отказался разделить с тобой трапезу.

– Отлично, все будет готово мигом.

Его ученики без лишней суеты собрали на стол. Откуда-то приволокли целый котелок наваристой ухи, распространявшей сногсшибательный аромат, сковороду жареной и блюдо с огромной запеченной с травами рыбы.

– Море рядом, – развел руками Мятежник.

– Я только прибыл в город, потому морской рыбы отведать не успел. Откуда у тебя в этом хламовнике такая шикарная кухня?

– Рядом таверна, хозяин – свой человек. Он кормит нас и не задает лишних вопросов.

– А ты все так же не пьешь?

– Алкоголь – пустое изобретение. Дурманит разум, развязывает язык, а с утра вызывает головную боль. Но если хочешь…

– О нет, брат. Обойдемся.

– Я понимаю, мы, схимники, способны в момент избавиться от любых последствий самой жестокой попойки, но зачем? Я никогда не пил, а теперь начинать поздно.

– Мятежник, брат, разве я когда-нибудь тебя за это осуждал? Я же не Атаман.

– О да. – Мятежник вновь рассмеялся. – Как он там говорил? «Якщо людына нэ пье, вона або хвора, або подлюка».

Я присоединился к его смеху. Да, наш брат такой. Умение много пить он считал не меньшей доблестью, чем умение управляться с любым видом оружия.

– Знаешь, а я вот только что заметил, что из всех вас почему-то Атаман вспоминался мне чаще всего, – признался я.

– Наверно, потому, что он был для нас самым необычным, – ответил Мятежник, разливая уху в глиняные миски. – Да и этот его чубовский диалект – вроде бы похож на венедский, а все же другой язык. Не всегда поймешь, что он и сказать хотел. Ну по крайней мере, пока он на нормальном языке говорить не научился.