— Один точно погиб. И почти на ваших глазах, —уклонилась от прямого ответа я.

— Вот видите… Доска из России — это часть целого. Но иона обладает самостоятельной силой…

— И вы вызвали меня сюда именно поэтому?

— Я не вызвал… Я пригласил вас. Я думаю, вы поможетемне найти ключ. Именно вы, рыжеволосая Катрин…

— Ключ? Какой ключ?

— Мне кажется, Лукас оставил здесь что-то. Он оставилключ…

— Это метафора, Херри? — осторожно спросила я.

— Как хотите, — он нетерпеливо дернулподбородком. — Можете называть это метафорой… Суть не меняется. Лукас немог уйти просто так. Он оставил ключ, и я уже видел слепок этого ключа. Мнекажется, что видел…

— Я не совсем уверена, что понимаю, о чем вы мнеговорите, — с сумасшедшими лучше быть лояльной. Терпение иблагожелательность, Катерина Мстиславовна!

— Сейчас поймете, Катрин.

Херри-бой с удвоенной энергией заползал среди фотографий ивыбрал наиболее удачный снимок центральной части триптиха. Затем снова полез впапку и вытащил еще один снимок.

— Вот, смотрите. Это петербургские снимки “Всадников”.Те, что я делал в мастерской у второго вашего приятеля, Ивана Бергмана. Выпомните?

Конечно же, я помнила: софиты, которыми Херри окружил“Всадников”, несколько точек съемки и разные объективы. Тогда Херри-бой казалсябезобидным специалистом по Лукасу ван Остреа, он не вызывал у меня никакихопасений.

— Да. Я помню.

— А теперь я просто соединю их.

— Что?

— Фотографии… Пока фотографии, ведь “Всадников” еще нетв Голландии. Я соединю их так, как выглядели бы вместе левая створка триптиха иего центральная часть.

Херри-бой составил фотографии, и картина начала СтрашногоСуда стала еще более полной. Всадники состыковались с видениями Зверя идеально.

— Теперь вы понимаете, что это одно целое?

— Да. Теперь понимаю. — Херри-бою действительностоило бороться за “Всадников”, он нуждался в них больше всего. И он имел самыепредпочтительные права.

— Мне нужны “Всадники”, Катрин! — он посмотрел наменя умоляюще.

— Я же сказала. Переговоры можно начать в самоеближайшее время. Только вот что, Херри… Где же еще одна створка? Правая?

— Я не знаю…

— А как к вам попала центральная часть?

— О, это еще одна давняя история. Я уже говорил вам острашном наводнении 1953 года. Тогда вода прорвала дамбы. Ее нашли в одном издомов у Рейна, хозяева которого погибли. Утонули. Картина была передана сюда, вМертвый город. Уже после этого Мертвый город стал музеем.

— Ну а вы как здесь оказались, Херри? — я свидимым удовольствием задавала Херри-бою самые простые вопросы, именно ониотводили его от опасной черты невменяемости.

— Я был студентом Амстердамского университета, когдавпервые услышал о Лукасе Устрице. Факультет естественных наук.

Ну что ж, студенты факультета естественных наук чаще всегоударяются в мистику, точно так же, как физики-ядерщики обожают ходить в церковьпо выходным.

— Я приехал сюда на экскурсию, совершенно случайно, сосвоими друзьями, со своей невестой и увидел картину… И она сказала мне…

— Невеста?

— Да нет же… Картина… Я стоял перед ней, и она сказаламне: “Ты должен остаться здесь, Ламберт-Херри”…

Час от часу не легче, Херри-бой, оказывается, слышит голоса.Но, с другой стороны, Жанна д'Арк тоже слышала голоса, что не помешало ей статьнациональной героиней Франции… Я так и видела эту летнюю поездку к морю,веселенькую экскурсию, которая не предвещала ничего страшного. Юный Херри-бой иего невеста, типичная голландка с грубым ртом; их подвыпившие друзья из университета— разухабистая студенческая компашка, любители пива, селедки и каких-нибудь“Секс Пистолз”. Херри-бой начал приставать к невесте еще на прогулочном катере,он мечтал добраться до острова и под сенью староголландских избушек залезть ксвоей девочке в шелковые бикини. Но вместо этого увидел картину. И все рухнуло.

Бедная невеста.

— Я устроился здесь. Сначала рабочим. Следил засостоянием домов, держал их в порядке. А потом, когда умер директор МузеяЛукаса Устрицы, занял его место.

— Надеюсь, смерть директора…

— О нет! Он долго болел. У него был рак желудка… Яздесь уже пятнадцать лет.

— А ваша невеста?

— Я говорил вам. Мы расстались. Она не захотела… Она непоняла меня.

Хотела бы я видеть дуру, которая бы поняла!..

— И вот теперь появились вы, Катрин. Интересно, в какомконтексте он меня рассматривает?

— Вы появились вместе со “Всадниками”… Это знак. Вотэто — тоже знак. Самый важный.

Херри-бой снова углубился в совмещенные фотографии.

— Смотрите, Катрин. Две части триптиха имеютхудожественную ценность сами по себе. Но если их совместить… Обратите вниманиена пейзаж на заднем плане.

Я послушно уставилась на пейзаж, но так ничего в нем и незаметила. Произвольные линии разверзшихся океанов и сломанные горные цепи былипрописаны не так тщательно, как основные фигуры композиции. На Зверя и егосвиту я пыталась не обращать внимания — несмотря на то что я скептическиотносилась к откровениям Херри, картина вызывала у меня смутный страх.

— Я ничего не вижу, Херри! И что именно я должнаувидеть?

Он бросился к своему столу, уронил на ходу стопку каких-тожурналов и выволок на свет божий лупу.

— Вот. Так вам будет понятнее. Поверхность фотографииприблизилась, стала даже различима крупнозернистая печать.

— Я пытался делать фотографии с максимально возможнымразрешением. Затем очистил изображение на компьютере и прогнал его черезпринтер.

— Очень мило получилось.

— Вы смотрите невнимательно. Некоторые линиицентральной и левой части совпадают на стыках. Я хочу, чтобы вы их рассмотрели.

Наконец-то я поняла задачу. И принялась добросовестнорассматривать стыки. Сначала я делала это только из вежливости, но потом доменя стал доходить смысл сказанного Херри. Прихотливые изгибы у кромокфотографий, не имевшие никакого смысла сами по себе, неожиданно сталискладываться в некую цельную картину, в некое подобие плана.

— Вы видите, Катрин? — шепотом спросил у меняХерри. — Теперь вы видите?

— Подождите, Херри… Вы хотите сказать, что здесьспрятан…

— Все эти линии на что-то указывают. На что-то, чточеловек, обладающий достаточной информацией, может найти… Это и есть тот ключ,о котором я говорил, Катрин.