Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старательная копия сразу же потеряла смысл: всего лишьнатуралистически изображенные членистоногие класса паукообразных.
— Ну? — выдохнул Херри-бой, пристально следя замоими манипуляциями.
— Ваш чертов художник, он действительно гений, —сквозь зубы процедила я. Херри-бой самодовольно улыбнулся.
Мои собственные скорпионьи хвосты выглядели отталкивающе, вних не было очарования расплаты за порок, и я решила избавиться от особенновопиющих натуралистических деталей. Подавив в себе страсть к художественнойкопии, я взяла новый лист бумаги. Он совсем не хотел, чтобы его повторяли,Лукас Устрица, он разогнал всех своих учеников. Но он не знал, что уже посленего будет барокко, рококо и классицизм. Он понятия не имел о модернизме ипостмодернизме…
Поэтому — никаких излишеств и никакой отсебятины.
Я схематично нарисовала все те же скорпионьи хвосты — теперьэто были совершенно простые линии: несколько штрихов, которые неожиданносложились в некое подобие вензеля. Я упростила схему еще раз, отбросив, как мнепоказалось, ненужные движения. Вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево. И кружокпосередине — вместо изогнувшегося дугой и готового ужалить хвоста.
Нет, это были не буквы — это было их слабое подобие. Явыбрала наиболее характерные, наиболее похожие на буквы штрихи. Посленескольких неудачных комбинаций они сложились в совершенно бессмысленное слово.
TOLLE.
Я скомкала листок и отбросила его в сторону. Энтузиазмпокинул меня, а наивные усилия найти то, чего нет, казались теперь смешными.
— Ну что, Катрин? — осторожно спросил Херри-бой.
— Ничего. Мне показалось… Но я ошиблась, Херри.Поддалась массовому психозу. Вы сами виноваты.
Херри-бой взял смятый листок, аккуратно расправил его ипринялся рассматривать. Слишком долго он в него пялился — так показалосьмне, — слишком долго, чтобы не решить загадку.
— Вы… — голос его прервался, и он посмотрел наменя. — Вы сделали это, Катрин. Вы разгадали то, над чем я бился всепоследнее время.
В невидящих глазах Херри-боя стояли слезы, он страшнопобледнел — совсем как папа, бичуемый хвостами.
— Вы смеетесь, Херри.
— Нисколько. Вы знаете, что такое “Tolle”?
— Понятия не имею.
— Это латынь. А слово “Tolle” переводится как “Возьми”!
— Ну да! — меня прошиб мелкий пот.
— А теперь самое главное, — он снова вцепился врукава моего свитера. — Что я должен взять, Катрин? Что именно?! И где?
Я пожала плечами.
— Ну откуда же я знаю…
— Вы знаете, Катрин. Вы должны знать.
— Почему?
— А почему вы вообще выбрали этот фрагмент? Только нацентральной доске таких деталей около семидесяти семи…
— Что вы говорите!
— Я могу воспроизвести их, я чувствую каждый…
— Значит, не очень чувствуете, — не удержалась я,но Херри-бой пропустил мою колкость мимо ушей.
— Вспомните, почему вы остановились именно на саранче?
Хороший вопрос.
— На какой саранче? Здесь же скорпионы, если зрение мнене изменяет….
— Катрин! Для этого нужно хоть немного знать Книгуоткровений. Пятая труба ангела возвещает о начале падения в бездну. А саранчанападает на каждого, кто не отмечен божьей печатью. В живописи ее изображенияразличны, Лукас ван Остреа прибег к такому ее воплощению…
— Скорпионы?
— Да. Почему вы выбрали их?
— Да нет, не их. Все дело в папе, в его тиаре и в еголице.
— А что в них особенного?
Да, Херри-бой, ты совсем оторвался от реальности, если ужсчитаешь, что в лице человека, пропитанного скорпионьим ядом, нет ничегоособенного…
— Вы достали меня бреднями о ключе, Херри… И мнепришлось напрячься…
— Вы знаете, где он?
— Нет. Где ключ, я не знаю… Но, кажется, знаю, гдезамок. И если вы действительно знаете латынь и перевели слово…
— Я знаю латынь. И перевел слово правильно.
— Так вот, это ваше латинское “Возьми!” можетотноситься не только к ключу, но и к замку. Смотрите.
Я снова взяла чистый лист и нарисовала лицо папы — теперь яне заботилась о сходстве, для меня была важна схема. В этот раз все получилосьгораздо лучше: во всяком случае, разорванный криком рот папы теперь ужеокончательно приобрел вид замочной скважины.
— Что скажете, Херри? — самодовольно спросила я.Херри взял листок с моим рисунком; пальцы его крупно дрожали.
— Похоже на замок?
— Поразительно… Поразительно, Катрин… Я знал, что вынайдете. Вы не могли не найти… Я был прав… О, как я был прав… Вы посланы мне…
— Не говорите чепухи, Херри, — прикрикнула я наэкзальтированного Херри-боя, и он немедленно заткнулся. И снова углубился визучение моих бумажек.
Я и сама была заинтригована. Ведь речь шла не о картине,которую следовало бояться, а всего лишь о головоломке, которую необходимо былоразгадать. И не такой уж трудной она оказалась.
— Я не понимаю только одного. Почему вы сами недодумались до этого, Херри?
— Я ждал вас. Мне нужны были вы, — совершенносерьезно сказал Херри-бой.
— Ладно, раз уж пошла такая пьянка… Не будемотвлекаться.
Я деловито собрала уже изрисованные листы. Теперь нужен ещеодин — обобщающий — лист. Следуя все той же схеме, я аккуратно перенесла нанего рот — замочную скважину, затейливый вензелек с латинскими буквами ипоместила это все в центр листа. Теперь оставалось скопировать линии с двухдосок, и план готов.
Это действительно был план; но прямоугольник оказался неодин (как мы с Херри решили в самом начале).
Два. Два прямоугольника, поставленные друг на друга.Вензелек оказался прилепленным сбоку. Закончив работу, я отодвинула листок инекоторое время любовалась делом рук своих.
— По-моему, здорово, Херри. Держите ваш план. Это то,что вы хотели? Теперь я могу быть свободна?
Я спросила это просто так, но Херри-бой не поддержал мой игривыйтон.
— Что значит — “свободна”? — настороженно спросилон.
— Я выполнила свою миссию, правда?
— А что я буду делать с этим? — беспомощно спросилХерри.
— Ну, откуда же я знаю? Я ведь не Кассандра. И даже невладелица гадального салона. Спросите об этом у вашего драгоценного ЛукасаУстрицы!
— Как? — он все воспринимал совершенно серьезно,бедняга!