Глядя на черепах, медленно взбирающихся на берег, Роз понимала, почему такие путешествия настолько завораживают людей. Это был иной мир. Если бы не изнурительная жара и высокая влажность, можно было бы решить, что они оказались в раю.

Над головой у них кружила какая-то птица. Крупная, черная, с большим размахом крыльев, она издавала низкие гортанные звуки. Перевернув горы литературы в ККИ и Королевском географическом обществе, она знала, что в лесах Амазонки обитают одни из самых яркоокрашенных птиц мира: гиацинтовые и пурпурные попугаи ара, туканы, бирюзовые котинги. Но это было нечто другое. Ей вспомнилась история про птицу зла, которая живет в джунглях и поет на крыше дома того, кто вскоре должен умереть; глядя, как она, отбрасывая темную тень и снижаясь, делает круги у них над головами, Роз содрогнулась – ей стало страшно.

Поселение индейцев находилось всего в нескольких милях от окраины Кутуба, но добирались они туда очень долго. Местные жители считали, что это еще не джунгли, но заросли были уже очень густыми, и свисавшие над водой ветки и лианы время от времени царапали им руки и лица.

Наконец они причалили, выбрались на берег и оттащили оборудование и медикаменты подальше от воды.

Педро – так звали вождя местного племени, – поджидая их на поляне, курил сигарету.

– Сегодня мы разобьем лагерь здесь, – объявил Доминик. – Амандо останется, – добавил он, указав на одного из носильщиков.

– А как же я? – спросила Роз.

Взгляд его смягчился.

– Ты должна уехать в Кутуба вместе с Мигелем.

От внезапного осознания реальности происходящего она стала задыхаться, как будто джунгли начали наступать на нее со всех сторон.

Мигель стоял, уперев руки в бока. Посмотрев на небо, он объявил, что они должны отчалить в ближайшие полчаса. Один из проводников кивнул.

Роз отрешенно наблюдала за тем, что происходило вокруг. Виллем сделал несколько фотографий. Мигель, Доминик и Педро разговаривали о чем-то на местном наречии.

Она дождалась, когда Доминик остался один, и подошла к нему.

– Не уходи, – тихо сказала она.

– Роз, прошу тебя!

– Я серьезно. Не нравится мне все это.

Мигель хлопнул в ладоши.

– Пора. Розамунда, пожалуйста, садитесь в лодку.

Амандо уже рубил ветки и сучья, чтобы соорудить навес для ночевки и развести костер.

Ворон по-прежнему кружил над головой; Роз его не видела, но зато слышала его зловещее карканье, звучавшее сейчас как предостережение.

– Не уходи, – уже более настойчиво сказала она. – У меня нехорошее предчувствие.

– Роз, не нужно. Это не поможет.

Она взяла его за руки и крепко сжала их.

– Дом, еще не поздно отказаться. Ты сам говорил на нашей помолвке о власти слов. Просто остановись – и все. Пожалуйста. Чтобы положить конец всему этому, тебе хватит тридцати секунд.

– Я понимаю, тебе страшно. Я тоже нервничаю, но я уже не раз бывал в джунглях. Я беру с собой рацию…

– Мне кажется, этого недостаточно. Я не понимаю, почему проводники не могут оставаться с тобой в течение всего путешествия. Возьми с собой хотя бы одного из них, ты можешь это сделать. Или одного из людей Педро. Они знают джунгли лучше тебя. И лучше чем кто-либо другой.

Доминик коснулся пальцами ее щеки. Она ощутила их тепло и инстинктивно накрыла его пальцы своей ладонью.

– Я люблю тебя, – просто сказал он.

Она услышала, как сзади щелкнула фотокамера.

Обернувшись, она увидела, что Виллем сфотографировал их. Она знала, что фотосъемка была одной из причин его пребывания здесь, однако разозлилась из-за такой бесцеремонности.

Повернувшись к Доминику, она посмотрела ему в глаза.

– Я буду ждать тебя, – тихо сказала она.

Он кивнул, и ноздри его затрепетали от сдерживаемых эмоций. Он обнял ее и стоял так, словно решил не отпускать никогда.

– Пора, – шепнул он ей в волосы.

Она прижалась щекой к его плечу, оставляя мокрые следы слез на грубой ткани его рубашки.

– Я люблю тебя, Доминик Блейк, – прошептала она.

Он отстранился от нее, молча развернулся и пошел в сторону джунглей.

Лондон, наши дни

Запах в Аптекарском саду Челси[56] стоял потрясающий. Конечно, здесь было еще и очень красиво: лабиринт посыпанных гравием дорожек раскинулся среди огромного разнообразия цветов, кустарников и деревьев, и к каждому растению хотелось наклониться, чтобы получше рассмотреть листья или соцветия. Но все-таки больше всего поражал запах, особенно в это ясное летнее утро. Эбби не могла поверить, что столько лет прожила в Лондоне и до сих пор ни разу не проходила через эти ворота. За высокими каменными стенами человек ощущал себя будто в коконе тишины и покоя. Если присмотреться, за забором можно было разглядеть высокие особняки в георгианском стиле, и все же в саду казалось, что Лондон, окружавший его, моментально растворился.

Эбби посмотрела на часы: она пришла раньше, но была этому рада. Нельзя сказать, что она ждала этой встречи с нетерпением, и теперь у нее появилось время, чтобы расслабиться и впитать в себя здешнюю атмосферу. Присев на скамейку, она вытащила телефон.

Маленький экран пестрел сообщениями от мужчин, с которыми ее связывала жизнь, – от Эллиота, Ника и Стивена. Но в данный момент она их проигнорировала и открыла эсэмэску от Сьюз.

Вчера вечером было второе свидание с Уиллом – потрясающе! Нужно поговорить. Позвони мне! Целую, С.

Была и вторая эсэмэска от Сьюз, отправленная ею через две минуты после первой.

И я его не затрахала! В кои-то веки ЭТО все-таки случилось! Целую, С.

Эбби улыбнулась. Что ж, хоть у кого-то на личном фронте все в порядке. Вздохнув, она открыла сообщение от Стивена – выбрав наименьшее зло из трех возможных.

Хай, Эбигейл! Мои поздравления по поводу статьи в «Кроникл», Кристина под впечатлением. Можешь позвонить мне? Есть одна идея. Стивен.

Она догадывалась, что это за идея: использовать ее, чтобы бесплатно прорекламировать их будущую выставку, а потом приписать себе все заслуги. Как идейный вдохновитель. Она снова вздохнула и открыла послание Эллиота.

Мы обедаем сегодня вечером, ничего не изменилось? Я знаю, что ты злишься, но мы это можем уладить.

Она нахмурилась, задумавшись, не отменить ли встречу. Эллиот позвонил ей в день выхода статьи в «Кроникл» – уже после обеда, но на западном побережье США было тогда семь утра, – и полчаса с ней объяснялся. Рассказывал, как он упомянул всю эту историю и их открытия, сделанные в Санкт-Петербурге, в разговоре со своим редактором, и тот пожелал тут же опубликовать все это, пока у читателей еще свежи воспоминания о «Последнем прощании»; о том, что он сутки напролет писал эту статью, вообще не спал, только пил и курил. А Эбби не сообщил, что отдал материал в печать, потому что опасался ее реакции и знал, что редактор в любом случае все напечатает, несмотря ни на какие ее возражения. Закончил он их долгий трансконтинентальный разговор словами: