– Ты что, опытный сиделец? – спросил Спартак.

– Да какое там, первый раз. Меня в Москву тоже этапомдоставили, из Орла. В нашей камере, – он криво усмехнулся, – ещеничего, а вот в соседней, там урок больше было, такой беспредел сразу послеотправки начался, страх! И вещи, что получше, себе забирали, и пайку, а ктопоодиночке пробовал возмутиться, так отмутузили, что кровью харкали...

– А что ж конвой? – спросил Спартак.

– А ничего конвой! Что ему, больше всех надо? Не убили, ислава богу. Мы для них третий сорт, изменники Родины, а урки – они ж свои, ониРодину не предавали!.. Вот такая, брат, философия.

– Н-да, веселые перспективки нас ожидают, – протянулСпартак.

– Это еще что, – сказал Виктор. – А про лагерятакое рассказывают...

– А ты верь больше всему, что люди болтают, – ворчливозаметил Федор. – Сами небось в лагере-то не были, а байки травить горазды,а такие вот, как ты, панику и распускают! На фронте тебе быстро бы запаникерство всыпали по первое число, в штрафную роту – и все дела...

– Да ладно, мужики, и в лагерях люди живут, – вклинилсяв их спор Спартак.

– Живут, – мрачно вздохнул Федор, – только и яслышал, что верховодят там такие вот, – он мотнул головой в сторонублатных, – и тут важно, как себя человек с первого дня поведет, как наэтапе себя покажет. Молва – она быстрее приказа летит. Не успеешь на местоприбыть, а там про тебя уже все известно... Ладно, – он махнулрукой, – живы будем – не помрем.

Меж тем обитатели «купе» уже распределились по полкам.Какое-то время ехали молча. Каждый думал о своем, Спартак в который развспоминал Беату, потом его воспоминания по какой-то прихоти сознанияпереключились на Марселя. Наверное, обстановка навевала. Интересно, что бынепутевый сосед на его месте делал? Хотя тут и гадать нечего: Марсель сидел быаккурат над ним, там, где с самого начала, словно по молчаливой договоренности,расположились блатные, причем он, как пить дать, был бы у них за главаря,атамана, вождя – правильное подчеркнуть. Не иначе придется вспоминать кое-какиевыражения бывшего соседушки по квартире и манеру разговора...

Эшелон выбрался за пределы Москвы, стук колес в отсутствиемногочисленных стрелок стал ритмичным, за окошком замелькали деревья. Что-топеременилось в вагонной атмосфере: из коридора донесся шум, лязг, приглушеннаяругань, и, словно в ответ на эти звуки, на средней полке среди блатных тоженаметилось оживление, карты из их рук, как по мановению волшебной палочки,испарились.

– Чего это, а? – вслух поинтересовался Федор, оторвавСпартака от его размышлений.

– Скорее всего, кормить будут, – ответил с усмешкойВиктор. – Только особо не радуйтесь, щас узнаете, чем на этапе потчуют.

Точно услышав его слова, возле двери показался мрачныйсержант-конвоир.

– Ну че, зеки, хавка пришла, – процедил он и высыпалпрямо на пол через решетку ворох сухой, как осенняя листва, воблы, затемвыложил горку ломтей хлеба, посыпанного сверху чем-то белым, напоминающимсахар. – Горячего приварка вам, рвань, не положено, уж не обессудьте![24]

– Командир, а как насчет водицы? – заикнулся кто-то.

Вода в паек, по всей видимости, не входила.

– Может, тебе еще и какаву подать? – заржал в ответконвоир. – Жрите давайте, а то и это отниму!

Сержант еще раз окинул взглядом «купе» и прошел дальше покоридору, за ним пыхтел солдатик, тащивший холстяной мешок, – не иначе своблой и хлебом.

Едва военнослужащие люди скрылись из виду, как с «блатной»полки проворно соскочил жилистый субъект и деловито принялся собирать в охапкухлеб. Руки его были практически синими от бессчетных наколок. Спартак несколькосекунд понаблюдал за хлебоуборочным процессом, а когда заметил, что обколотыйвознамерился экспроприировать весь хлеб подчистую, сказал негромко:

– Эй, мужчина, а вам не многовато будет?

Субъект на миг замер, потом медленно выпрямился и, с прищуромглядя на Спартака, просипел:

– Че? Тебе кто разрешил пасть разинуть, фря? Че ты тутбалакаешь? Брысь на шконку, и чтоб я тебя искал долго-долго!

– Лишнее на место положи, – глядя ему прямо в глаза,тихо, но твердо произнес Спартак.

Рядом с ним угрюмо, но решительно засопел Федор.

Расписной глянул на своих, вроде бы ища поддержки, но, какзаметил Спартак, главным образом он смотрел на плотного, невысокого человека,сидевшего по-турецки в самом углу полки. По едва ощутимым деталям, а скореедаже инстинктивно Спартак понял, что это вожак, главарь, пахан. Тот едвазаметно мотнул головой. Зек тут же положил куски хлеба обратно, оставив себепять ломтей, прихватил пять же воблин, протянул своим и, недобро оглянувшись наСпартака, но все же не сказав ни слова, полез наверх. Остальные заключенныесуетливо разобрали пайки, Федор передал порции сидящим на третьем ярусе и, взявсвою, вернулся на место. Взял пайку и Спартак – хлеб действительно оказалсянегусто присыпан сахаром.

– Мужики, – жуя, проговорил Виктор, – вы воблу допоры оставьте, иначе жажда замучает, а воды у конвоя не допросишься. Вот будеткакой полустанок или станция, может, дадут водицы, тогда и вобла в дело пойдет.

Федор, неторопливо, стараясь не уронить ни крошки и непросыпать сахар, откусывая от своего ломтя, сказал:

– Да, негусто. На таких харчах не разжиреешь.

– Это еще что! Хорошо, что хоть это есть! – кривоусмехнулся Виктор. – Вот когда я до Москвы ехал, так нас совсем некормили. Пришел конвойный и объявил, что сегодня жрать никто не будет, на вас,мол, не выдано! Хорошо, воду давали два раза.

– Это как? – изумленно спросил Спартак.

– А так! Им-то какое дело, урчит у тебя в брюхе или нет...Ты теперь поосторожней, кстати, будь. То, что блатные так просто на попятныйпошли, еще ничего не значит, – выберут момент и припомнят.

– Так что, молчать надо было? – вскинулся Федор.

– Почему молчать, я не про то! Просто осторожней надо теперьбыть, – обиженно пробормотал Виктор.

День медленно клонился к вечеру, разговоры сами собойпрекратились, ехали молча, только на средней полке негромко переговаривались –игра в карты продолжалась. Спартак сидел привалившись к стенке «купе» и закрывглаза. В голове было пусто и гулко, ни мыслей, ни образов, ни желаний. Инезаметно для себя погрузился в дрему.

Проснулся он как от толчка. Стемнело, поезд, оказывается,стоит на каком-то полустанке. Виктор, видимо, тоже проснувшийся от отсутствияуже ставшим привычным перестука колес на стыках рельсов, крутил головой ивытягивал шею, пытаясь что-либо рассмотреть сквозь прутья решетки на окне вкоридоре.