– Беда, Павел Терентьевич, – продолжая стоять,дрожащими губами проговорил лейтенант, – ЧП у нас.

– Чего ты несешь, какое еще ЧП?.. – переспросилкапитан, и только что выпитая водка немедленно попросилась назад. – Дасядь ты, в конце концов! И не мямли, говори толком!

Лейтенант сел, нервно теребя в руках папку с документами.

– Значит, так. На последней проверке контингента выявленоналичие отсутствия осужденного...

– Что значит – «наличие отсутствия»? – повышая голос ипривстав с полки, перебил капитан, шея его начала наливаться красным. Лейтенантопять вскочил. – Ты сам себя слышишь?! Чего ты мне тут впариваешь?

– В результате последней проверки заключенных, проведеннойна остановке в Петрозаводске, обнаружено несоответствие количества фактическинаходящихся в этапе заключенных количеству, указанному в сопроводительныхдокументах, товарищ капитан! Повторная проверка дала тот же результат: одногоне хватает...

Капитан грузно осел обратно на полку и тихо спросил, глядя встол:

– Это что же, получается, рывок? Как, когда?..

– Никак нет, товарищ капитан, не рывок! Все заключенные наместе.

Капитан резко вскинул голову:

– Ты что, сволочь, издеваешься?!

– Павел Терентьевич, послушайте, пожалуйста, я все могуобъяснить! – затараторил лейтенант.

– Так объясняй, что ты тут кота за яйца мне тянешь!

– Вот, взгляните, – дрожащими пальцами лейтенант выудилиз папки лист бумаги и положил перед капитаном. – Видите, это ведомостьучета находящихся на этапе заключенных с учетом принятых в Ленинграде.

– Ты по-русски-то говорить умеешь?.. Ну?

– Обратите внимание вот сюда. В Ленинграде мы приняли наэтап осужденного по статье пятьдесят восьмой, пункт один-а, некоего ИрвинаХейкиннхеймме. Номер шестьдесят пять, видите?

– Да вижу, не слепой! И что?

– Ну вот смотрите: его фамилия в графу не уместилась, так еена следующую строчку перенесли! А теперь на нумерацию взгляните, видите –перенесенная часть фамилии тоже пронумерована!

– Дай-ка сюда.

Капитан выхватил из его рук ведомость, быстро пробежалглазами, посмотрел на «итого». Отшвырнул, уперся локтями в столешницу. Шарахнулкулаком по стене.

– Ты понимаешь, что это означает?! Ты понимаешь, что с насспросят не по переносу этому гребаному, а по бумагам, в которых черным побелому указано количество заключенных, которых ты принял к этапу!

Он стремительно наклонился, подхватил ведомость и ткнулпальцем в самый конец списка, где красовалось число «сто двадцать восемь» –общее число осужденных по списку.

– Кто принимал в Ленинграде контингент?

Лейтенант отвел взгляд.

– Кто, я тебя, сука, спрашиваю?!

– Я, товарищ капитан...

– Так какого же хрена ты просмотрел? Бухой был? Тыпонимаешь, что за это нас с тобой под трибунал отправят, никто не будетразбираться и слушать, чего да как случилось?!

Капитан махнул рукой, вновь наклонился, достал из-под столабутылку и стакан, налил до краев и залпом выпил. Вытер губы тыльной сторонойладони, откинулся к стенке купе и надолго замолчал. Лейтенант с побелевшим ещебольше, хотя это казалось невозможным, лицом нетерпеливо ждал подсказки.

– Значит, слушай сюда, – вновь подавшись к столу,сказал капитан. Глаза у него блеснули. – И сядь ты уже!

Лейтенант присел на край полки напротив.

– Слушай меня внимательно. Делаем следующее – скоро у насостановка будет, в... как там его... тьфу, короче по графику движенияпосмотришь. Берешь двух сержантов, причем тех, с которыми принимал зеков вЛенинграде, понял? И как только остановимся, находишь мне какого-нибудь финна,лучше всего по-русски не балакающего – их здесь как грязи. Ясно?

– Какого финна, товарищ капитан? – непонимающе вылупилглаза лейтенант.

– Да, мать твою, любого! – заорал капитан. – Ты нифига не понял? В ведомости у нас сколько человек? Сто двадцать восемь? Вот исдавать мы с тобой будем сто двадцать восемь, сколько положено.

– А статья, год рождения, остальные графы?

– Сам заполнишь! Напишешь пятьдесят восьмую, пункт один-а, ивсе дела. И смотри, дорогой, и до этих своих мудаков-сержантов доведи: ежеличто не так, ежели хоть одна гнида языком трепать станет, все в таком вагонепрокатимся, только уже в других купе, понял?

– А на месте как же?..

– А тебе какое дело? Мы подотчетных в полном комплектесдадим – остальное не наша забота. Пусть сами там разбираются.

– А финн этот, он же болтать будет!

– Вот поэтому я и объясняю: хорошо бы он по-русски нибельмеса не понимал и не говорил. Да, впрочем, даже и будет он что-то тамлопотать, кто его слушать станет, ты сам посуди?! Эти, – он неопределенномотнул головой, – каждый второй, не считая первого, о своей невиновностиблеют! Так что насчет этого я не волнуюсь. Задача ясна?

– Так точно, товарищ капитан! – вскочил лейтенант.

– Давай, Владимир Петрович, выполняй. И душевно тебяпрошу, – тут его глаза нехорошо сощурились, – чтоб в этот раз комарноса не подточил! Действуй.

– Есть! – лейтенант повернулся и вышел из купе,осторожно задвинув дверь.

Капитан несколько минут просидел, глядя на закрытую дверь, вкоторой отражалось окно, затем вздохнул, налил себе еще дозу и медленно выпил.

Вскоре состав в очередной раз остановился.

* * *

...Спартака разбудили доносящиеся снаружи выстрелы; телоотреагировало мгновенно, не дожидаясь, пока проснется мозг. Он скатился с нар,еще ничего толком не соображая, забился под лавку, лихорадочно зашарил вокруг впоисках оружия.

Белофинны напали!

Стоп, какие белофинны? Я же в поезде...

Краем глаза он заметил, что очень похоже среагировали имногие фронтовики – ссыпались с полок, рассредоточились по углам, пытаясьукрыться от прямого огня.

Душераздирающий вопль издал паровоз и вопил, вопил, вопил...

Спартак проснулся окончательно, помотал головой. Поезд стоялна каком-то полустанке, снаружи доносилась хаотическая пальба – стреляли, судяпо звукам, из винтовок, пистолетов, автоматов, галдели что-то бессвязное наразные голоса... но палили явно не по вагонам – потому как стекла не сыпались,не летела щепа, ни в кого до сих пор не попали, что было категорическиневозможно: стрелки находились возле самого состава...

Рывком распахнулась дверь в тамбур, пустив внутрь холодныйвоздух, и в коридоре появился давешний лейтенант. В расстегнутой форме. Сбезумными глазами, перекошенным ртом, с бутылкой в одной руке.