— Твое право.

— Что с тобой, Марта? — Его ладони обхватывают мое лицо. Загорается свет, и я вижу во взгляде Тима страх и боль. Он смотрит на меня нежно и встревоженно, в его глазах столько заботы, что мне становится стыдно. — Ты мне когда-нибудь расскажешь, что с тобой? — Спрашивает он.

— Ничего. — Я сглатываю.

Свет режет мои воспаленные от слез глаза.

— Расскажи мне.

— Тебе нельзя знать…

— Расскажи. Это все из-за меня?

— Нет. — Отчаянно мотаю головой.

— Из-за кого? Кто-то обидел тебя?

Когда рядом появляется Ян, я не выдерживаю.

Обмякаю в руках Тима и начинаю рыдать. Мои слезы перемешиваются с его слезами, моя боль перемешивается с его болью. Я рыдаю навзрыд, и меня буквально выворачивает наизнанку. Тим не успевает стирать влагу с моих щек. Мы опускаемся на пол, и вот я уже сижу на коленях к нему лицом и сбивчиво рассказываю все, что переживала эти годы. Говорю обо все, что делал со мной Яков.

Слова льются из меня потоком.

Даже когда я рассказывала все психологу — дозированно, осторожно, то не чувствовала такого облегчения, которое чувствую сейчас. Все, что накопилось, вырывается из меня и обретает форму. Все страхи, кошмары, ужасы. Все, что висело на шее тяжким грузом — все падает в пространство между нами и обращается в прах.

По мере того, как я рассказываю, Тим немеет. Его руки, гладившие меня по плечам, замирают. Я не понимаю, что вижу в его лице. Что это за эмоции? Перевожу взгляд на Яна, но тот стоит бледный, прислонившись к стене. Он тяжело дышит и часто моргает. Наверное, они оба чувствуют теперь отвращение ко мне. От этой единственной мысли мне хочется сжаться в комок.

Тим

Внутри больно щемит. Так больно, что у меня не сразу получается вдохнуть. Открываю рот и хватаю воздух пересохшим горлом. Меня крошит на осколки, меня проворачивает, точно в мясорубке. Я будто рассыпаюсь на части от беспомощности. Сердце болезненно сжимается от услышанного.

Как? Как?! Кто это допустил?!

Почему так случилось? Почему мы с ней не встретились раньше, почему я не могу ничего исправить, чтобы облегчить ее боль?

Каким же надо быть конченым уродом и извращенцем, чтобы ребенка… ребенка!

Мне хочется обрушить свой гнев на того, кто сделал это с Мартой. Хочется искупать его в крови и в собственном гневе. Мне так жаль, что ей пришлось все это пережить… Так жаль, что она никогда не сможет стереть это из своей памяти…

Я смотрю в ее прекрасное лицо, теряя дар речи.

Откуда? Откуда у нее столько сил, чтобы пережить это? У меня все внутри взрывается от одновременного приступа любви к ней, жалости и сумасшествия, в котором сплетаются сейчас мои горечь, ярость и ненависть к чудовищу, которое сотворило это с ней.

Марта вдруг запинается на полуслове, отпускает мою рубашку, за которую только что держалась рукой, и смотрит на меня непонимающе. Она боится. Чего? Неужели того, что я как-то неправильно отреагирую на ее слова?

Да, я шокирован. Но это не касается моей любви к ней. Просто… Просто это признание, оно как спусковой крючок: я превращаюсь в монстра, который готов голыми руками разорвать ее обидчика. Готов кромсать его тело на части, вгрызаться зубами, рвать его плоть и пить его кровь.

Но я вижу, что больше всего нужен ей сейчас.

Марта на глазах превращается в маленькое перепуганное существо, съеженное от страха. Она отстраняется, думая, что я чувствую к ней омерзение. Она в секунду возводит между нами пропасть глубиной в бесконечное отчуждение. И тогда я понимаю, что никогда не дам ей этого сделать. Больше не дам ей уйти.

Никогда.

Я тянусь и одним сильным рывком крепко сгребаю ее в охапку. Я прижимаю ее к себе так сильно, что боюсь отпустить. Вдыхаю запах ее волос, глажу ее спину, ловлю губами ее нервные всхлипы, поцелуями собираю ее слезы. Мы сплетаемся, как ветви деревьев — туго и плотно. Держимся друг за друга и дрожим. Вместе. Мне хочется забрать себе всю ее адскую боль, если бы только она отдала ее мне.

— Я не могла. Не могла. — Всхлипывает Марта, поднимая на меня глаза. — Он сказал, что убьет всех, кто мне дорог. — Поворачивается к Яну: — Сказал, что убьет тебя.

Коренев медленно сползает вниз по стенке.

— Где он сейчас? — Спрашиваю я, убирая ее волосы ей за уши. — Марта, где твой приемный отец? Где мне его найти?

Она мотает головой.

— Где? — Я беру в ладони ее лицо и заставляю посмотреть мне в глаза. — Скажи мне, где он. Обещаю, я разберусь. Никто больше не посмеет тебя тронуть. Никогда. Слышишь? Где?

Марта поднимается с колен. Размазывает слезы по щекам.

— Здесь. — Говорит едва слышно.

— Где? — Вскакивает Ян.

Она идет по коридору, мы спешим за ней. Марта проходит через большую гостиную с камином, включает свет, идет дальше. Мы следом.

— Он что, дома? — Спрашиваю я.

Но девушка не отвечает. Мои пальцы сами сжимаются в кулаки.

— Когда я поняла, что это никогда не кончится, то решила убить себя. В последний момент не хватило смелости. А потом… потом я решила убить его. Долго делала вид, что привыкла к нему, постепенно втиралась в доверие. — Марта останавливается у одной из дверей и поворачивается к нам. — Я попросила его научить меня водить машину. Он никогда не пристегивался. — Она сглатывает. — Не пристегнулся и в тот раз.

Марта

Я открываю дверь и включаю свет. Пропускаю парней в комнату. Мое сердце начинает биться еще быстрее прежнего. Тим входит первым и застывает на месте, заметив лежащего на кровати Якова. Ян врывается следом и тоже тормозит, непонимающе глядя на больного.

— Разогналась и в дерево. — Признаюсь я, опускаясь на край кресла. Мои пальцы нервно теребят край кофточки. — Наверное, подушка безопасности его спасла. Кома, кровоизлияние в мозг… Когда он пришел в себя, стало ясно, что поврежден речевой центр мозга и спинной мозг в области шеи. Вялый паралич. Он все понимает, но не говорит и не двигается.

Тим склоняется над Яковом и смотрит ему прямо в глаза. Ресницы Кауффмана трепыхаются, зрачки злобно сужаются.

— Завтра его заберут в клинику и сделают операцию. — С отчаянием сообщаю я. — Он снова сможет двигаться и говорить.

Левицкий оборачивается ко мне.

— Вот почему я ушла.

— Ты хотела сбежать, чтобы он не нашел тебя?

Я медленно мотаю головой влево и вправо.

— Нет. — Втягиваю ртом воздух. — Я ушла потому, что должна была довести до конца то, что начала. Я должна убить его.

Тим