понижением монетаризации экономики в период всевластия псевдолибералов. В начале реформ денежная масса составляла 66,4 процента к ВВП за 1991 год, и это в общем соответствовало мировой практике. На 1 июня 1998 года (то есть еще до событий 17 августа) денежная масса составила всего 13,7 процента к ВВП за 1997 год.

Федеральные власти требовали осуществлять платежи исключительно в денежной форме — это было, естественно, необходимым элементом рыночной экономики. Но дело в том, что при отсутствии достаточной денежной массы в обращении эти требования в большинстве случаев оказывались неосуществимыми. Создавался замкнутый круг: накапливаемые долги препятствовали росту производства, а его стагнация и падение препятствовали росту денежного обращения.

Правительство вопреки мнению МВФ и прежней практике приступило к взаиморасчетам между бюджетом и предприятиями, что уже на первых порах высвободило 50 миллиардов рублей. То, что взаиморасчеты проводились по каналам казначейства, а не коммерческих банков, позволяло избежать утечки финансовых ресурсов. Операции проводились на клиринговой основе. Характерно, что руководитель РАО «ЕЭС России» Анатолий Чубайс, который во время своей работы в органах государственного управления был одним из главных противников расчетов не в прямой денежной форме, на этот раз развернулся на 180 градусов. Во время обсуждения вопроса о результатах взаиморасчетов на заседании правительства он выступил с настоятельной просьбой не ограничиваться единичным осуществлением этой акции, а превратить ее в практику, пока не накопится достаточно денежных средств и у государства, и у предприятий.

А теперь о налоговой реформе. Убеждать друг друга в правительстве в ее необходимости не пришлось. Тем более что наши предшественники далеко не преуспели, сделав упор на одну сторону — пусть немаловажную, но все-таки одну — на повышение собираемости налогов. Отвечавший тогда за эту сферу деятельности заместитель премьера Борис Федоров часто мелькал на экранах телевизоров в камуфляжной форме вместе с налоговыми полицейскими, но сбор налогов в бюджет практически не возрастал.

Между тем не всегда курс на «выбивание налогов» может пополнить бюджет. Когда я пришел в правительство, столкнулся с парадоксальным явлением. Оказывается, в течение месяцев, а в ряде случаев и лет, на складах, под замком таможни находилось закупленное за рубежом и уже оплаченное предприятиями, доставленное на место, но с запретом на монтаж, современнейшее оборудование общей стоимостью около 2 миллиардов долларов. Причиной таможенного ареста была неспособность этих предприятий выплатить налоги на добавленную стоимость (НДС), а в ряде случаев и таможенную пошлину. Нет вопроса — все налоги и пошлины должны быть уплачены. Но ждать, пока подчас «лежащие» из-за отсутствия закупленного оборудования предприятия найдут средства для их уплаты? Я дал указание таможенному комитету снять арест с такого оборудования, заключив с каждым из его владельцев соглашение, по которому под залог этого оборудования или гарантии банка будут в обозначенный срок выплачены долги. Многие заводы вздохнули с облегчением. Практика показала, что решение было абсолютно верным. Возвращение долгов вскоре началось.

Административные меры, не подкрепленные экономическими, конечно, не в состоянии изменить обстановку. Мы взяли курс на уменьшение числа налогов и их снижение. При этом тяжесть обложения переносилась с производства на потребление. Правительством было подготовлено девятнадцать законов по налогам, из которых шесть принято в нашу бытность[27].

Наряду с этим началась серьезная борьба с махинациями, которые проделывались для того, чтобы не платить налоги или не платить их в полном объеме. Министр по налогам и сборам Г. В. Боос, например, обратил мое внимание на то, что в массовом порядке использовались схемы с применением «страхования предпринимательских рисков», чтобы лишь имитировать покупки товаров и их движение. Не вкладывая ни рубля, предприятия получали так называемые возмещения из федерального бюджета за якобы затраченные денежные средства.

Таким путем осуществлялась масштабная афера с песком. АвтоВАЗ и другие предприятия якобы закупали песок, а на самом деле выяснилось, что он не только не переправлялся с места на место (для этого понадобилось бы 20 тысяч составов, что на много месяцев обеспечило бы работой весь грузовой железнодорожный транспорт), но и вообще не разрабатывался в карьерах. Вопрос был поставлен остро. АвтоВАЗу предложили осуществить эмиссию акций с целью передачи государству за невыплаченные налоги 50 процентов уставного капитала. Одновременно правительство начало переговоры с иностранными компаниями о перепродаже им этого пакета при условии обязательного крупного инвестирования в производство.

Договор АвтоВАЗа с налоговым органом был оформлен, но после нашего ухода не реализован.

Несмотря на явный недостаток времени, новая практика, гораздо более жесткая, чем прежде, дала свои результаты. Кое-кто говорил, что увеличение собранных налогов произошло за счет инфляции. Инфляционный эффект, конечно, имел место. Однако значительное увеличение собираемых налогов наблюдалось не только в абсолютном выражении, но и по их доле в валовом внутреннем продукте (ВВП). Этот рост уже не имел никакого отношения к инфляционному всплеску, который, кстати, пошел на убыль.

Немалое значение для пополнения бюджета всех уровней имело введение государственного контроля за производством и торговлей алкогольной продукцией. При утраченной государственной монополии в федеральный и другие бюджеты поступали налоги лишь на легально произведенную винно-водочную продукцию. Вместе с тем широчайшее развитие получил подпольный бизнес, с которым срослись многие местные власти. Себестоимость «подпольной водки» была фантастически мала и не шла ни в какое сравнение с ценой на нее, которая в результате устанавливалась ниже, чем на легально производимую. От недоброкачественной водки, а она производилась даже из технического спирта, гибли люди.

Мы решили разрубить этот «узел»: резко ограничили импорт этилового спирта, ударили по контрабанде, сократили в разы количество оптовых баз торговли водкой, установили, что заводы, производящие в России этиловый спирт, должны быть только государственными — либо унитарными, либо акционерными с контрольным пакетом в руках государства, квотировали производство спирта на этих заводах. Контроль был установлен на заводах, производящих водку. Милиция развернула серьезную борьбу с подпольным производством. Итогом было повышение сбора налогов от спиртоводочного производства в 1,5 раза в течение лишь двух месяцев.

Мы не пошли на национализацию и в этой сфере, но ввели государственный контроль, государственное регулирование. Не пошли и на увеличение акцизных сборов — вне всякого сомнения, это, сделав дороже спиртоводочные изделия, привело бы к росту подпольного производства. К сожалению, от практики нашего правительства отошли после его ухода. Возвратились к ней, и то в препарированном виде, лишь в 2006 году.

Решаясь на резкое вмешательство государства, мы бросали перчатку мощным силам, связанным с подпольным производством, приносящим баснословные прибыли. Но на активную борьбу против правительства, тем более открытую, они пойти в тот момент не посмели.

Между тем в центр внимания правительства встали вопросы, связанные с продажей государственной собственности. Не отказываясь от продолжения приватизации, мы сделали упор на наведение должного порядка в этой