Существовал план продаж государственных пакетов акций, который далеко не во всем был выверен — и по проценту акций, подлежащих передаче в частную собственность, и по цене. Мы запретили, например, продажу очередных 25 процентов принадлежащих государству акций «Связьинвеста». За три месяца до этого аналогичный пакет был продан за 1,2 миллиарда долларов — теперь меня уверяли, что цена не может быть выше 600 миллионов долларов и следует с ней согласиться. Позже, когда я прочел перепечатанную «Московскими новостями» главу из новой книги Дж. Сороса, многое прояснилось. По словам Сороса, Березовский «искренне верил, что он и другие олигархи оплатили переизбрание Ельцина, а правительство теперь отказывается выполнять условия сделки, проводя честный аукцион по “Связьинвесту”»[28].

Вне поля зрения Мингосимущества практически оказалось рациональное использование средств на предприятиях, принадлежавших государству, или в акционерных обществах с участием государства. В России на тот момент было около 14 тысяч государственных унитарных предприятий, 23 тысячи учреждений и почти четыре тысячи акционерных обществ с государственным пакетом акций, в половине из них — контрольным. Парадокс заключался в том, что бюджет получал от всех государственных предприятий в виде дивидендов меньше 1 миллиарда рублей в год!

Остро встал вопрос об отношении к естественным монополиям — «Газпрому», МПС, РАО «ЕЭС России». Какой подход избрать на нынешнем этапе: их приватизационное раздробление, как советовал МВФ, или сохранение при определяющем государственном участии? Сторонники раздела естественных монополий, главным образом руководство РАО «ЕЭС России» и Министерства путей сообщения, обычно ссылаются на то, что приватизация их отдельных частей дает возможность привлечь инвестиции для модернизации изношенного оборудования. Вместе с тем отвечают отрицательно на вопрос, остановит ли такая приватизация быстрый рост тарифов. Почему в таком случае нельзя государству использовать рост тарифов исключительно для модернизации оборудования? Противники раздела и приватизации естественных монополий — а наше правительство однозначно разделяло такую позицию — ссылались и на зарубежную практику, уже продемонстрировавшую пагубность, в том числе технологическую, движения по этому пути. Наконец, нужно учитывать, что естественные монополии в России скрепляют единство огромной страны.

Но стремление сохранить естественные монополии как единые организмы не означает согласия на их всевластие. Наше правительство резко выступило против необоснованного роста цен и тарифов на продукты и услуги естественных монополий. При таком необоснованном росте — мы хорошо это понимали — невозможно обеспечить снижение затрат на производство, повышение конкурентоспособности отечественной продукции, экономического роста в целом.

Остановлюсь подробнее на событиях, связанных с двумя наиболее крупными нефтяными компаниями, в которых государство владело контрольным пакетом акций, — это «Славнефть» и «Роснефть». Компании были доведены до тяжелейшего финансового состояния. Мы приняли решение срочно заменить руководство, а не распродавать их, что лишило бы государство собственности, а следовательно, и позиций в такой важнейшей для России отрасли, как нефтедобывающая. Поиски соответствующих кандидатов на руководящие должности были нелегкими. Мы «продирались» через лоббирование, стремление протолкнуть своих людей. Следы вели к олигархическим группам, пытавшимся не только отхватить новый лакомый кусок, но и, сговорившись между собой, монополизировать отрасль. Иными словами, через своих представителей кое-кто хотел провести скрытую приватизацию. На том этапе не вышло.

Президентом «Славнефти» стал В. М. Дума. Он пришел в компанию, когда она находилась на грани банкротства. Задержки по зарплате достигали семи месяцев, недоимка перед федеральным бюджетом составляла около 500 миллионов рублей, а долги зарубежным кредиторам приближались к 200 миллионам долларов. Вскоре «Славнефть» рассчиталась по всем истекшим кредитам западных банков, полностью с бюджетом и погасила долги по зарплате. Прибыль компании по итогам шести месяцев 1999 года выросла по сравнению с тем же периодом 1998 года в четыре раза.

С. M. Богданчиков возглавил компанию «Роснефть» осенью 1998 года, когда над ней нависла угроза банкротства. Мне буквально проталкивали кандидатуры других руководителей. Я попросил дать мне список из десяти фамилий и выбрал из них Богданчикова, которого до этого не знал лично, но был осведомлен о его хорошей работе на Сахалине. Этот выбор себя полностью оправдал. Богданчиков поставил деятельность компании под жесткий контроль. «Роснефть» реструктурировала свои обязательства перед кредиторами и погасила их. За первую половину 1999 года ее прибыль выросла в 17 раз по сравнению с тем же периодом 1998 года.

Правительство взяло курс на создание одной мощной государственной нефтяной компании — не путем национализации, а через объединение «Славнефти», «Роснефти», нескольких других нефтяных компаний, в которых государство владело контрольным пакетом акций. По моему заданию был подготовлен соответствующий проект постановления правительства. Речь шла о создании сначала государственного холдинга, а затем объединении всех компаний в одно целое. Тогда в руках у государства была бы вторая по масштабам добычи нефти (после «ЛУКОЙЛа») компания, и если учесть, что в государственных руках была еще и «труба» — «Транснефть», через которую осуществляется весь нефтяной экспорт страны, то совершенно ясно, кто обладал бы реальными рычагами воздействия на обстановку. При сохранении частного предпринимательства наличие таких государственных рычагов — я в этом уверен — дало бы нам возможность не только более последовательно и в интересах всего общества регулировать экспортные пошлины, которые мы успели ввести, но и в определенных пределах влиять на внутренние цены на бензин, горюче-смазочные материалы, препятствовать их спекулятивному взлету.

Против идеи создания мощной государственной нефтяной компании выступили олигархи. Конечно, не в открытую, но с использованием всех своих лоббистских возможностей. Я думаю, что попытка ее создания тоже была одной из причин того, что нас отправили в отставку. В этом убеждают и последовавшие за отставкой события. Проект создания такой компании был похоронен. Начался передел собственности и в этой области.

Есть основания считать, что позитивная динамика вела к устойчивому промышленному росту. Многим было выгодно преподносить это исключительно как следствие девальвации рубля, которая действительно подтолкнула к росту продукции экспортных отраслей промышленности. Сказалась и необходимость импортозамещения в условиях сокращения ввоза готовой продукции, последовавшей за кризисом августа 1998 года. Но решающими для подъема экономики оказались меры, которые мы предприняли с целью активного использования благоприятной конъюнктуры. Кстати, проведенный анализ показал, что результатом импортозамещения стала примерно одна четверть от общего прироста производства.

Несостоятельны также попытки представить улучшение положения, происшедшее за восемь месяцев нахождения правительства у власти, как результат главным образом роста мировых цен на нефть. Стабилизация и поворот к лучшему произошли до роста цен на нефть, начавшегося лишь в марте 1999 года и принесшего свои основные плоды уже после нашей отставки.

Позитивная динамика в экономике способствовала тому, что на 1999 год был предложен и принят Госдумой жесткий, но реальный бюджет. Он был выполнен полностью. Это, пожалуй, случилось впервые за 1990-е годы. Впервые доходы бюджета превысили расходы. Впервые с целью погасить накопленные нашими предшественниками