– Боюсь, пока работа у меня застопорилась. Не хватает информации, многие подробности упущены. А заниматься угадыванием я тоже не хочу. Это может внести сумятицу и нарушить точность того, что уже сделано.

– То есть вы реконструируете сцену еще одного преступления?

Эдит открыла ножницы на всю ширину и отхватила ими нижнюю ветку азалии, которая согнулась уже почти до самой земли. Увядающие соцветия совсем поникли на жаре.

– Не знаю, почему это так тебе интересно, Дебора. Но ты постоянно спрашиваешь меня об одном и том же. И я всегда отвечаю тебе одно и то же. Так вот! Это сугубо личная история. А готовую работу, если я только доведу ее до конца, я смогу показать лишь одному-единственному человеку на свете.

Эдит улыбнулась и добавила мысленно: Только я никогда не увижу эту женщину.

– Да я вообще по натуре очень любопытная. Папа рассказывал, что наше управление полиции даже представило вас к награде в знак благодарности за ту неоценимую помощь, которую вы им оказали при расследовании запутанных криминальных дел. Но вы якобы отказались от награды. Впрочем, это меня ничуть не удивляет. Папа еще не успел закончить свой рассказ, как я ему сказала, что вы точно ответили отказом.

Эдит распрямилась и окинула девушку долгим изучающим взглядом. Даже глаза слегка прищурила. А ведь Дебора – дочь полицейского. Не стоит забывать об этом.

– Звучит очень самонадеянно.

Дебора повернулась к ней спиной и бросила очередную охапку травы на тележку «Радио Флаер», старую игрушку СиДжея. Эдит с грустью взглянула на тележку, вспомнив, что маленький СиДжей категорически отказывался в ней кататься или таскать ее за собой. Зато использовал тележку для того, чтобы время от времени устроить какое-нибудь страшное ДТП на импровизированной трассе с участием всех его мягких игрушек-зверюшек. А развесистый дуб был конечной точкой этого путешествия, где и разворачивались всякие кровавые события. Следы каждой новой аварии неизбежно отпечатывались и на тележке, и на стволе дуба.

Не снимая перчаток, Дебора подбоченилась и тоже взглянула на Эдит.

– Ничего не самонадеянно! Просто сколько я вас знаю, вы всегда оставались такой же: все и всегда хранили в себе. Не любите ни о чем распространяться.

Эдит кивком головы согласилась с этим умозаключением и снова сосредоточилась на азалиях. Все новые и новые срезанные соцветия падали к ее ногам, густо устилая землю. Этакие крохотные жертвоприношения на алтарь правды.

Поняв, что тема исчерпана, Дебора переключилась на другое:

– А вы слышали, что в прошлые выходные ловцы креветок поймали в свои сети крокодила неподалеку от Харбор-Айланд? Длиной более трех метров.

– Читала в газетах. Этим парням еще повезло, что аллигатор не отхватил у кого палец или что-нибудь посерьезнее.

– Но помимо крокодила в их сети попало кое-что еще.

Дебора двинулась вправо, по направлению к скособочившейся статуе, волоча за собой тележку с сорняками.

– Они даже позвонили папе, чтобы он пришел и увидел все своими глазами. Поэтому-то я и знаю. Потому что в газеты информация не попала. Журналисты посчитали ее пустяковой. Но, может, опубликуют позже, в конце этой недели, когда у них на руках будет уже официальное заключение полиции.

– А что там было?

– Папа полагает, что это может быть фрагмент того самолета, который взорвался в небе над Бофортом в 1955 году. Помните эту жуткую трагедию? Мне тогда было всего лишь восемь лет, но я все хорошо помню. Вряд ли такое вообще можно забыть. Помню, мама с криками металась по дому, чтобы собрать всех нас, детей, и вывести на улицу. Она жутко испугалась тогда, что в нашем доме загорелась крыша.

Эдит замерла на месте, ножницы зависли в воздухе над очередной жертвой, давая той некоторую отсрочку в исполнении приговора.

– А с чего твой отец решил, что это именно фрагмент самолета?

– Потому что на металле остались кое-где следы темно-синей краски, очень похожие на букву Н. А самолет, как известно, принадлежал компании «Нордвест Эарлайнз».

Эдит опустила ножницы вниз.

– Хочешь стаканчик холодного чая? Или лучше лимонад? Я уже сама захотела выпить чего-нибудь холодненького. Эта жара… все время умираю от жажды.

– Спасибо, мэм. Не откажусь. Что себе, то и мне.

Дебора снова присела на корточки и взглянула на статую святого Михаила.

– Какой-то он кривобокий, этот ваш святой. Стоит косо. Попросите СиДжея или кого-нибудь другого, чтобы под ним разровняли землю. Иначе при очередной грозе он может попросту не выдержать, потеряет равновесие, упадет и разобьется. У него уже и так одной руки не хватает. Не стоит дожидаться, пока горемычный потеряет и вторую руку. Как же он, безрукий, станет тогда творить свои чудеса?

Последние слова девушка сказала шутливым тоном, но Эдит не нашла ничего смешного в том, чтобы шутить над беспомощным святым. Она лишь выдавила из себя некое подобие улыбки и направилась в дом. На кухне открыла холодильник, достала оттуда кувшин с лимонадом и уже приготовилась снова вернуться в сад. Но в этот момент дверь в кухню широко распахнулась и на пороге появился СиДжей, держа за руку хорошенькую блондинку, которая послушно семенила за ним.

– Привет, мама! – широко улыбнулся он, здороваясь с Эдит. А улыбка ведь точь-в-точь как у отца. Молодой человек наклонился к матери и поцеловал ее в щеку. – Вот приехал домой на выходные. И привез с собой очень важного для меня человека.

Девушка, переминаясь с ноги на ногу, замерла в ожидании, когда СиДжей подтолкнет ее вперед, так сказать, на авансцену событий. Сын по-хозяйски обнял девушку за плечи и сказал:

– Знакомься, мама. Это – Сесилия Гиббс. Она не любит, когда ее называют Сиси. Такое позволительно только мне. Для всех же остальных она просто Сесилия. Я прав, моя сладенькая?

Он крепко прижал девчушку к себе и чмокнул ее в макушку. На короткую секунду Эдит показалось, что в глазах девушки мелькнул страх… Такой дикий страх животного, которого загнали в клетку.

Сесилия протянула руку Эдит для приветствия. Она взяла ручонку и поразилась ее хрупкости. Такая нежная и невесомая, словно птичья лапка. Красивые глаза теплого золотисто-коричневого оттенка. Такой цвет приобретает трава на их болотах зимой.

– Рада познакомиться с вами, миссис Хейвард, – прощебетала девочка, обменявшись коротким взглядом с Эдит, после чего снова всецело сосредоточилась на СиДжее.

На фоне сына она казалась настоящей Дюймовочкой, причем не столько из-за роста, сколько из-за доминирования личности СиДжея. Он буквально подавлял ее своим присутствием. Она же с обожанием слушала своего возлюбленного, глядя ему прямо в рот, а сама осмеливалась сказать лишь после того, как он одобрительно кивал головой, позволяя молвить слово. Эдит почувствовала, как у нее заныло сердце. Вот точно так же и она когда-то стояла в этой же самой кухне, а Кэлхун знакомил ее со своей матерью. И что с тех пор изменилось? Разве что обои на стенах.