Пожалуй, слово изумительная показалось мне несколько неуместным применительно к данной ситуации, но я смолчала.

– Пожалуйста, загляните к нам в любое удобное для вас время. И сами все увидите, – пригласила я Дебору и добавила: – Сказать по правде, иногда по ночам бывает трудно заснуть, зная о том, какого рода сокровища хранятся у тебя в мансарде.

– А вы относитесь к этим домикам, как к обычным произведениям искусства, – тут же посоветовала мне Дебора. – Только и всего! Лично я с удовольствием приду на них взглянуть. Конечно, я вполне могла бы удовольствоваться и тем фактом, что вы нашли работы Эдит. Но словами все не объяснишь. Хочется увидеть собственными глазами. – Женщина экзальтированно прижала руку к груди. – Наконец-то, после стольких лет неизвестности, мы знаем точно, что с ними стало. А ведь я все эти годы с ужасом думала, что она их просто уничтожила.

– Почему вы так думали? – спросил у нее Гиббс.

Дебора снова нахмурилась.

– Потому что после отъезда Кэла Эдит страшно переменилась, стала не похожа на себя прежнюю. И не только потому, что потребовала у полиции вернуть ей обратно все ее работы. Которые, между прочим, сама же им и преподнесла в свое время в качестве дара. Но не только это… Она перестала отвечать на телефонные звонки. Не открывала дверь посетителям. Я больше никогда не видела, чтобы в окнах ее мансарды горел свет. После гибели мужа она еще смастерила несколько таких кукольных домиков, а потом переключилась исключительно на изготовление китайских колокольчиков. Мастерила, а потом раздаривала друзьям и знакомым. Лично у меня целых пять экземпляров хранится. Правда, по ее словам, она работала над каким-то большим изделием, но свою работу держала в секрете. Наверняка после отъезда Кэла из Бофорта Эдит перестала заниматься и ею тоже. Скорее всего, нам уже никогда не узнать, над чем именно она работала в последние годы и почему такая завеса тайны вокруг всего этого. – Женщина пристально глянула на Гиббса. – Быть может, вам что-то известно?

– К сожалению, нет. Меня никогда не допускали в святая святых, в бабушкину мастерскую. А после того как уехал Кэл, бабушка и сама ни разу не поднялась в мансарду. Я понимал, что отъезд Кэла сильно расстроил ее. Она погрузилась в полнейшую меланхолию. С высоты сегодняшнего дня берусь утверждать, что, скорее всего, у нее началась самая настоящая депрессия.

Гиббс глянул на фигурку мужчины со шнуром, обмотанным вокруг шеи, и погрузился в собственные мысли.

– Она не раз повторяла мне, – начал он после долгой паузы, – что не желает, чтобы я проводил много времени с ней. Говорила, что я – ее последняя надежда и что она сделает все от нее зависящее, чтобы спасти меня. Именно в те годы я и прибился к дому Уильямсов. Стал проводить у них практически все свое свободное время.

В его голосе вдруг прорвалась нескрываемая горечь, хотя он говорил нарочито сухо, словно пытаясь замаскировать душевную боль, которую вызвали в нем эти неожиданные воспоминания. Однако к боли примешивалось и что-то еще, что-то такое, что вдруг заставило его остановиться и замереть как вкопанному посреди комнаты, уйти с головой в собственные мысли и забыть об окружающих. В комнате повисла неловкая тишина. Я молча ждала, когда Гиббс заговорит первым. Но вот пауза затянулась уже непозволительно долго, надо было что-то делать.

Мне очень хотелось расспросить Дебору про тот таинственный самолет, который мы тоже отыскали в мансарде. Быть может, она что-то знает о нем. Но прежде чем я рискнула задать свой вопрос, Гиббс наклонился к Деборе и поцеловал ее в щеку, вызвав легкий румянец смущения на ее лице.

– Спасибо, мисс Фуллер. Огромное спасибо. То, что вы рассказали нам, было очень, очень интересно.

Мы распрощались и направились к выходу. Мне пришлось догонять Гиббса почти бегом, так стремительно он спустился вниз по скрипучим ступеням лестницы. Я задержалась еще на пару минут, чтобы попрощаться с Синтией и пригласить ее еще раз приехать к нам, чтобы осмотреть весь дом, когда это будет ей удобно. После чего выбежала вприпрыжку на раскаленный асфальт. Гиббс стоял неподвижно посреди тротуара. Прохожие двигались, обтекая его со всех сторон. Я почувствовала, как моментально нагрелись подошвы моих мокасин. Тоненькая струйка пота покатилась по шее вниз к спине. Уже в который раз я задумалась над тем, сколько же мне понадобится времени, чтобы привыкнуть к здешней жаре и влажности. И смогу ли я приспособиться к южному климату в принципе.

– Ну что? – спросила я невпопад.

Гиббс глянул на меня с таким видом, словно вообще забыл о моем существовании. Он растерянно поморгал глазами, а потом взял меня за руку и повел к машине. Включил зажигание и тут же врубил на полную мощность кондиционер. Какое-то время мы сидели с ним молча, прислушиваясь к тому, как работает кондиционер.

– Что-то не так, да? – снова спросила я. Мне хотелось думать, что все это меня не касается, что мне нет дела до чужих семейных драм, но я не могла заставить себя так думать. Потому что после отъезда Кэла Эдит совсем изменилась. Имя Кэла каким-то таинственным образом связало нас с Гиббсом. Я и сама не понимала, как это случилось, но это случилось. Дух Кэла незримо присутствовал рядом с нами. А еще я знала почти наверняка, что мне никогда не освободиться от них обоих, ни от Кэла, ни от Гиббса, пока я не разберусь во всей этой истории до конца.

Гиббс обеими руками стал растирать свое лицо с такой силой, что я услышала, как поскрипывает щетина на его щеках.

– Когда Кэл уехал от нас, мне было только десять лет. Долгие годы я считал, что либо не замечал тех напряженных отношений, которые сложились между Кэлом и бабушкой уже непосредственно перед его отъездом, либо просто делал вид, что не замечаю, вычеркивая из своей памяти всякие неприятные моменты. Я и на самом деле не помнил ничего такого, что могло бы насторожить.

Кэл и бабушка были близки, хотя порой мне казалось, что она специально держит его при себе, чтобы в случае чего с ним можно было сразу же справиться. Взнуздать, так сказать. По-моему, именно так в свое время выразился мистер Уильямс. Ведь нрав у Кэла был бешеный. В его комнате на подоконнике еще до сих пор остались вмятины. Это он швырнул в окно шахматную доску, когда я выиграл у него партию. – Грустная улыбка мелькнула на губах Гиббса, мелькнула и тут же исчезла. – Может, и поэтому я старался как можно меньше запоминать. Зато сейчас…

Я видела, как бурно вздымается его грудь, словно с каждым своим выдохом он хочет вытолкнуть из себя собственное прошлое. Человек, который не признает собственное прошлое, обречен пережить его заново. Я молча села в машину, ожидая продолжения его исповеди. Ожидала и одновременно боялась. Боялась услышать то, что он собирается мне сказать. Боялась, что он ничего не скажет.

– Но вот сегодня, слушая Дебору, я кое-что вспомнил. Раньше я об этом как-то даже не задумывался. Я вернулся из школы и увидел, что дверь, ведущая в мансарду, открыта. Явно бабушка только что спустилась вниз. Кэл возился в саду. Потом я услышал, как он тащит в дом что-то тяжелое. Что именно, я не видел, потому что поднялся уже к себе наверх. Так велела бабушка. Сказала, чтобы я сидел пока в своей комнате и не высовывался оттуда. Я уже дошел почти до самых дверей, как вдруг услышал, как Кэл кричит на бабушку.