Кельдерек обвел взглядом темный, гулкий, как пещера, зал — самый мрачный и примитивный храм войны из всех, где когда-либо хранились трофеи тиранической власти. За скудостью естественного освещения здесь всегда горели установленные в железных держателях факелы, отбрасывая на каменные колонны и кирпичные стены неровные конические тени. Густые желтые языки пламени вяло шевелились в недвижном воздухе, точно пескожилы, потревоженные в своих норах среди зимы. Время от времени факелы стреляли огненными смоляными плевками и громко потрескивали. Клубящийся под крышей дым, чей сосновый аромат смешивался с медвежьим смрадом, походил на зримо явленный шорох соломы. Между факельными держателями на стенах висели разнообразные доспехи и оружие — белишбайские короткие мечи и шлемы с наушниками; кожаные щиты дильгайских наемников; йельдайские ударно-колющие копья, впервые принесенные на север Сантиль-ке-Эркетлисом. Было здесь и изорванное, окровавленное знамя Чаши Депариота, каковой трофей Гед-ла-Дан самолично захватил два года назад в битве за Саркид, пробившись через переносные оборонительные плетни неприятеля вместе с дюжиной своих людей, из которых ни один не остался невредимым к концу боя. А рядом с ним стояло увитое виноградными лозами и красными цветами изваяние змееглавого Канатрона Лапанского со вскинутыми орлиными крыльями — символ вынужденной (а потому сомнительной) верности Лапана, доставленный в Беклу жрецами-заложниками, получившими разрешение продолжать ритуальное служение своему божеству, но в смягченной форме. На дальней стене крепились в ряд черепа врагов Шардика, куполовидные и желтые в свете факелов. Они мало отличались друг от друга, если не брать в расчет разницу в общем виде оскаленных зубов; правда, некоторые черепа были растреснуты, точно старая штукатурка, а у одного на месте лицевых костей зияла дыра от лба до нижней челюсти, с неровными оскольчатыми краями. Тени в глазницах зловеще шевелились в неровном свете факельных огней, но Кельдерек давно перестал обращать внимание на эти непогребенные останки. На самом деле он считал, что выставка эта скучна и бессмысленна — не более чем дань тщеславию низших боевых командиров, из которых то один, то другой время от времени заявлял, что убил высокопоставленного врага, а значит, заслуживает чести преподнести череп в дар Шардику. Девушки содержали черепа в порядке, смазывая маслом и при надобности скрепляя проволокой, в точности как свои мотыги на Ступенях Квизо в прошлом. Однако, несмотря на богатое собрание трофеев многочисленных побед (думал Кельдерек, медленно шагая по залу и оборачиваясь на внезапный звук резкого движения за решеткой), это место остается таким же, каким было всегда; неустроенным, недолговечным, скорее хранилищем, нежели святилищем, — возможно, потому, что сам город превратился в опорный пункт армии, в общество, где очень мало молодых мужчин и слишком много одиноких женщин. Разве не лучше они служили Шардику среди алых цветов трепсиса у озерца и в сухом сумеречном лесу, где сам он впервые встал перед ним, чтобы предложить свою жизнь?

«Когда вытаскиваешь сетью рыбу на берег, — подумал Кельдерек, — ты видишь, как медленно тускнеет блеск чешуи. Но все же… как иначе ты съешь рыбу?»

Он снова повернулся, на сей раз на звук приближающихся шагов в коридоре. Часы у Павлиньих ворот недавно пробили десять, а Кельдерек не ждал Гед-ла-Дана так скоро. В зал вошла Зильфея, заметно повзрослевшая, но по-прежнему миловидная, проворная в движениях и легкая на ногу, и с дружеской улыбкой поднесла ко лбу ладонь. Из всех девушек, прибывших с Квизо или поступивших в услужение Шардику впоследствии, одна Зильфея обладала и врожденным изяществом, и необычайно добрым нравом, и у Кельдерека, улыбнувшегося в ответ, немного отлегло от сердца.

— Неужели господин Гед-ла-Дан уже прибыл?

— Нет, владыка, — ответила девушка. — Вас желает видеть генерал Зельда. У него к вам срочный разговор, и он надеется, что время для вас удобное. Он этого не сказал, владыка, но мне кажется, он хочет увидеться с вами до прибытия генерала Гед-ла-Дана.

— Я выйду к нему, — сказал Кельдерек. — Приглядите за Шардиком — ты или еще кто-нибудь. Его нельзя оставлять одного.

— Я покормлю Шардика, уже время.

— Тогда отнеси пищу в Каменную Яму. Будет лучше, если он хоть ненадолго выйдет на свежий воздух.

Зельда ждал на открытой террасе с южной стены здания, запахнувшись от прохладного ветра в свой темно-красный плащ. Кельдерек присоединился к нему, и они вместе прошли через кипарисовый сад и вышли на луг между озером Крюк и Леопардовым холмом.

— Ты наблюдал за владыкой Шардиком? — спросил Зельда.

— Да, несколько часов. Он неспокоен и капризен.

— Ты говоришь о нем как о больном ребенке.

— Когда он в таком состоянии, мы и впрямь обращаемся с ним как с больным ребенком. Возможно, ничего страшного, но мне было бы легче, если бы я точно знал, что он не болен.

— А не может ли быть… — начал Зельда, но остановился на полуфразе и сказал лишь: — К концу лета многие болезни проходят. Скоро ему станет лучше.

Они неторопливо прошагали вдоль западного берега Крюка и двинулись через пастбище, отлого поднимавшееся вверх. В четверти лиги перед ними находилась та часть городской стены, что охватывала восточный отрог Крэндора.

— Что за малый идет нам навстречу? — промолвил Зельда, указывая рукой.

Кельдерек присмотрелся:

— Какая-то знатная особа… не из местных. Верно, один из провинциальных делегатов.

— Южанин, судя по виду. Слишком расфуфырен для жителя северных или западных провинций. А чего это он тут разгуливает в одиночестве, интересно знать?

— Он вправе разгуливать где пожелает. Многим гостям Беклы приятно иметь возможность рассказывать по возвращении домой, что они обошли все городские стены.

Мужчина приблизился, отвесил любезный поклон, картинно взмахнув плащом, и зашагал дальше.

— Ты его знаешь? — спросил Зельда.

— Эллерот, бан Саркида. Я про него много чего разведал.

— А почему он тебя заинтересовал? Неблагонадежен?

— Может, да, а может, и нет. Странно, что он самолично явился в качестве делегата. В гражданскую войну он сражался плечом к плечу с Эркетлисом — и вообще был одним из самых известных хельдрил в свое время. Непонятно, с чего он вдруг переменил свои взгляды, без всякой видимой причины, но сведущие люди сказали мне, что разумнее оставить Эллерота в покое, чем пытаться избавиться от него. Он пользуется большим влиянием и авторитетом среди своих подданных и, насколько я знаю, никогда не причинял нам вреда.

— Но помогал ли?

— За Лапан велось столько битв, что теперь уже трудно сказать. Если местный правитель старается ладить с обеими сторонами — кто станет его винить?

— Ладно, посмотрим, что он предложит нам на Совете.

Зельда, казалось, все еще не решался начать важный разговор, с которым пришел к королю-жрецу, а потому немного погодя Кельдерек снова заговорил: