class="p1">– У него пульс! – взволнованно сказал он. – Ему надо сделать искусственное дыхание.

– Ты умеешь? – спросил Коньков.

– Я умею, – вызвался Вова.

– Давай, – сказал Коньков.

Вова встал на колени рядом с Демидиным, положил скрещённые ладони ему на рёбра, надавил на грудную клетку и отпустил. Внутри Демидина что-то булькнуло, и его рот приоткрылся.

– Продолжай, – приказал Коньков. – Остальные за мной. Ищем шкатулку. Будьте осторожны – этот псих может быть рядом.

Коньков, отец Леонид и Саша ушли. Демидин никак не приходил в себя, и Вова Понятых совсем выдохся. Он сделал ещё несколько сильных толчков, и вдруг из груди Демидина послышалось резкое:

– Чичи, чики, бр, гималайя!

Вова вздрогнул, и Демидин медленно открыл глаза.

– Константин Сергеевич!

– Вова? – едва слышно выговорил Демидин.

– Мы за вами, Константин Сергеевич, – сказал Вова. – Всё будет хорошо.

– Для меня… уже не будет, – с трудом прошептал Демидин.

В дальнем конце крыши раздался и затих жуткий, нечеловеческий вопль. Вовка выпрямился. Демидин изогнулся в судороге, будто через него пропустили ток.

– Сердце! Как пусто! – закричал он, царапая свою грудь, и откинулся навзничь.

– Тише, Константин Сергеевич! – уговаривал его Понятых.

Но Демидин уже не кричал, он только всхлипнул обречённо, словно брошенный младенец, и затих.

Коньков, отец Леонид и Саша дошли до конца крыши, но ничего не увидели.

– Ушёл, – сказал Коньков.

– Оглушил Демидина, ушёл и… – начал было отец Леонид и вдруг замолчал, указывая пальцем на ближайшую вентиляционную шахту.

Жуткий клоун прятался за кирпичной трубой, скрючиваясь, чтобы занимать меньше места. Осознав, что его обнаружили, он оскалился и зарычал.

– Что это за чёрт? – воскликнул отец Леонид, удивлённо разглядывая клоуна.

– Этот чёрт – Бафомёт! – гордо сказал клоун.

Бафомёт чувствовал себя плохо, но он встал, выпячивая грудь, чтобы казаться хоть и уставшим, но вполне ещё могучим крылатым богатырём. Он был гораздо выше обычного человека. В левой руке он держал старинную шкатулку.

Коньков захлопал глазами. Как раз из-за этой шкатулки им приказали лететь за тридевять земель. Операция приобретала смысл.

– Surrender! – строго сказал Коньков.

– Щас, – ухмыльнулся клоун.

– Сдавайся, – повторил Коньков.

Чувствовал он себя глупо. Оружия у них не было. «Врукопашную с ним, что ли?» – подумал он.

– Врукопашную, конечно, – прочёл его мысли Бафомёт и внезапно удлинившейся лапой ударил Конькова в висок.

Рука клоуна растягивалась, как в каком-нибудь фильме ужасов.

Коньков с трудом уселся на крышу. В голове у него шумело.

– Окружайте его… – простонал он, с трудом соображая, что говорит.

– Точно, – передразнил его Бафомёт. – Окружайте меня со всех сторон.

– Он настоящий, – сказал отец Леонид, заворожённо вглядываясь демону в зрачки.

В пустоте этих глаз он узнал знакомый холод.

– Ты кто такой? – строго спросил он. – Я тебя уже где-то видел?

Бафомёт хотел выругаться, но какая-то сила заставила его ответить против воли:

– Меня зовут Бафомёт, священник. Ты не меня видел.

Унижение воспламенило в нём ярость.

– Поклонись мне, поповская морда, – зашипел он.

– Никогда, – твёрдо сказал отец Леонид.

– На колени! – заорал взбесившийся Бафомёт.

Тембры его голосов ощущались как физический удар. Демон источал немыслимую злобу.

Старший лейтенант Коньков пытался встать, трясущимися руками ощупывая крышу. Его мысли путались.

– Сопротивление бесполезно, – пробормотал он.

Его стошнило. Саша замер. Ему было очень страшно.

И только отец Леонид строго и прямо глядел на чёрта. Он уже один раз видел эту злобную жуть и теперь думал, что, если он не выстоит, всё существующее провалится в зрачки этого гада.

– Во имя Отца… – сурово сказал он.

– Заткнись! – завизжал Бафомёт, прыгая на него.

Брызнула кровь. Обезумевший Бафомёт нацелился, чтобы присосаться к разорванному человеческому горлу, но что-то щёлкнуло в его рогатой башке, и он вскрикнул, отшвыривая от себя умершее тело. Оно полетело, переворачиваясь и перегибаясь, взмахнуло над краем крыши руками и исчезло.

Демон повернул к Саше окровавленную морду. В его глазах была сверхчеловеческая хитрость.

– Давай разойдёмся как интеллигентные люди? – спросил он.

Перед Сашиными глазами стоял прощальный взмах рук отца Леонида. Шок отодвинул реальность, она истончилась и оказалась пергаментом, на котором внезапно проступили символы, имеющие древний смысл.

Саша засунул руку в карман и всхлипнул. Леонид так и не купил платок для своей мамы.

– С цветами, – сказал Саша, доставая пластмассовый пистолетик.

– Чего? – подозрительно спросил Бафомёт.

– Платок с цветами, – объяснил Саша, стреляя.

Заряжённые солнечным светом капли брызнули демону в рожу.

Бафомёт завыл.

– Кыш! – кричал разъярившийся Саша.

Он шёл к демону, продолжая стрелять.

– Добивай гада! – закричал старший лейтенант Коньков.

Он встал и шатался, силясь сохранять равновесие.

Бафомёт заскулил, отступая мелкими торопливыми шажками. Саша бежал на него, выставив перед собой пустой пистолетик.

Тогда Бафомёт поджал крылья и бросился прочь.

– Шкатулку отдай! – закричал ему вслед Коньков.

Униженный и ничего не соображающий от ужаса Бафомёт бросился вниз, пытаясь лететь, но сломанное крыло подвело его, и он штопором низвергнулся на землю.

– Саша, помоги, – попросил Коньков.

У него сильно кружилась голова. Саша подставил ему плечо. Они добрели до края крыши и заглянули вниз. Ни на дорожке, ни на траве перед домом никого не было.

– Где Леонид? – спросил Саша, всхлипывая. – И где этот гад?

– Их, наверное, уже заметили, – сообразил Коньков. – Нам надо уходить.

Послышался звук полицейской сирены.

Глава 32

Лем Коммерфорд

Лем Коммерфорд сидел в машине, припаркованной на углу Вашингтон-сквер. Лем был крупным пятидесятипятилетним мужчиной с седой бородкой и тугим животом и напоминал скорее байкера, чем агента ФБР. Так же как генерал КГБ Кожевников работал на Наину Генриховну, Лем Коммерфорд работал на Росси. Так же как Кожевников, Лем страшился Урского начальства больше, чем земного. Можно сказать, он боялся Росси больше самой смерти. После общения с Росси он верил в Ур, а в смерть больше не верил.

Росси приказал ему ждать в этом месте, действовать по обстановке и, если произойдёт что-нибудь неожиданное, не допустить того, чтобы поднялся шум.

– Что хочешь делай, но никто ничего не должен заметить. Спрячь всё, что сможешь. В крайнем случае потом застрелишься, и я тебя здесь пристрою.

Росси, конечно, врал – если бы Лем застрелился, он должен был бы провалиться значительно глубже Ура и ему было бы не до работы в гарнизоне.

Но Лем об этом не знал. Он сидел в машине, наблюдая за входом. Начиная с половины десятого многие выходящие из дома жильцы переходили через дорогу и направлялись в сторону Математического института. Все они были талантами, хотя и не самыми выдающимися. Самые выдающиеся таланты шли на работу около одиннадцати, а кое-кто вообще оставался дома. Условия в Математическом институте были