– Ты – другое дело, – говорил человек. – Ты у меня станешь правителем, маленьким богом, очень важным и толстым, как ты и хотел, и все тебя будут бояться. Люди и твари встанут в очередь, чтобы лизать твои ноги. Остальных людей в Уре мы постепенно перебьём. Например, эту идиотку Наину Генриховну и весь её утомительный гарнизон. Совсем скоро она не оправдает наших надежд. Уже не оправдала.

Человек тянул за верёвку, делаясь всё страшнее и прекраснее. Многожён приближался к нему и умирал от восторга.

– Здесь я – Хозяин! – гремел человек, корёжась и впадая в экстаз.

Сквозь чёрные морщины на его лице прорвалось жидкое пламя, разбросавшее по углам хищные горбатые тени.

Потолок зашевелился и застонал от жара, но пламя не обжигало Многожёна, напротив, его плоть впитывала тепло, и он распухал, жадно вбирая в себя новое пространство. Хохочущее пламя окружило их, стало плотным, их обоих затрясло от наслаждения, и они завопили дурными голосами.

Тяжёлый, как ртуть, огонь понёсся по коридору, превращая в пыль таблички со ставшими никому не нужными именами. Авианосец «Сучий потрох» застонал, вздрагивая, и наконец крякнул, будто у него в чреве треснуло чудовищное яйцо. Бетонный куб, стоявший на палубе, раскололся, жар ударил в гигантскую дверь, и тяжеленные створки с надписью «МБ» швырнуло к звёздам с такой лёгкостью, как будто это были сухие цветочные лепестки.

Звёзды оставались неподвижны, но степь внизу содрогнулась. Хвостатые твари поджали колючие хвосты, рабы бросились на землю, закрывая локтями головы, а демоны завистливо прислушались к отдалённому гулу. «Сучий потрох» нашёл очередного ученика. Над авианосцем довольной тучкой завис Многожён Шавкатович.

Многожён Шавкатович влюбленно рассматривал Хозяина.

– Спросить можно? – тоненьким голосом сказал Многожён.

– Можно, – ответил Хозяин, привязывая Многожёна к остывающему поручню.

– Что такое МБ? – спросил Многожён.

– МБ, это… – сказал Хозяин и обвёл вокруг жестом, захватывающим и горизонт, и, насколько хватало сил, вообще всё на свете. – МБ – это дружок, понимаешь ли, Мировое Безумие.

– Понимаю, – закивал головой Многожён, – но я русский язык не очень хорошо знаю и…

– Неважно, дружок, – милостиво сказал хозяин, выпячивая грудь. – Ты теперь тоже МБ. Всё на свете когда-нибудь будет МБ. А пока живи, толстей, жадничай. Обидят – зови меня. Меня облекли силой.

Послышался томительный, ниоткуда не исходящий звук.

– Меня зовут! – воскликнул Хозяин.

– Кто зовёт? – ревниво спросил Многожён.

– Оно! Он! Она! – закричал Хозяин.

– Кто? – спросил Многожён, хлопая глазами.

Хозяин захохотал и топнул ногой. Пространство под его подошвой взвыло, прогнулось и лопнуло, выставив обугленную дыру, в которую он с молодецким гиканьем провалился.

Многожён вытянул шею и опасливо заглянул в отверстие.

– Хозяин! Хозяин! – тихонько позвал он.

Ответа не было. Многожён пошевелил ноздрями, принюхиваясь.

– Как мне тебя позвать?

Глава 30

Америка

Рейс «Аэрофлота» показался группе Конькова покоролевски роскошным. Куриные котлетки на пластиковых тарелочках, бутерброды с немного подсохшей, но вполне ещё приличной красной икрой, вино, которое подавали в маленьких стаканчиках, прекрасные, как ангелы, стюардессы – всё настраивало пассажиров на то, чтобы они чувствовали себя уважаемой частью мироздания.

Прохладным осенним утром Коньков и его подчинённые приземлились в нью-йоркском аэропорту Кеннеди. Иностранная жизнь засверкала вокруг них – люди, электрические кары, механические дорожки.

Отцу Леониду понадобилось сбегать в туалет, где он долго не мог сообразить, как включить воду в умывальнике. Привычного вентиля не было. Его школьного английского было недостаточно, для того чтобы спросить у кого-нибудь, и ему пришлось ждать, чтобы подсмотреть, как другие включают воду. Оказалось, достаточно было подставить ладони под кран, и вода начинала течь сама.

Тем временем Коньков, Понятых и Саша ждали около выхода из туалета. Коньков нервничал, думая, что в суете кто-нибудь непременно потеряется. Всё вокруг них было новым и непонятным, зато остальные люди в аэропорту, даже дети, чувствовали себя уверенно.

– Кажется, что они только притворяются, что не говорят по-русски, – сказал Вова Понятых, оглядываясь. – Будто мы попали в фильм про шпионов.

Коньков сделал страшные глаза.

– Что ты говоришь такое, – зашипел он на Вову.

– Ой, – сказал Вова. – Извиняюсь.

Саша, стараясь выглядеть непринуждённым, начал оглядываться по сторонам.

– Прекрати озираться, – злобно зашептал ему Коньков.

– Я незаметно, – оправдывался Саша. – Чтобы осторожно выяснить, нет ли за нами слежки.

Коньков покачал головой. Незаметно озирающийся Саша Перельштейн. Хорошо, что народ не начал сбегаться, чтобы посмотреть на такое чудо.

Наконец вернулся отец Леонид.

– У них тут такие краны, только руки поднесёшь – вода сама льётся, – сказал он.

– Суют свою электронику где только можно, – проворчал Коньков.

Рядом с конвейером для получения багажа их ожидал заместитель консула Ветров – напоминающий шпиона человек лет сорока.

Считалось, что Ветров – доктор наук, специалист по истории американских индейцев, отвечающий в консульстве за культурные связи между СССР и США. Чтобы поддерживать эту легенду, Ветрову время от времени приходилось посещать научные конференции.

В США он работал вот уже несколько лет и со всем, что не касалось индейцев, неплохо освоился. На Конькова и его людей он поглядывал снисходительно – так коренной москвич мог бы смотреть на группу оленеводов, впервые попавших на Красную площадь.

Ветров оставил свою машину на парковке – у него был чёрный «Бьюик» с просторным салоном, кожаными сиденьями и множеством кнопок на панели управления.

Коньков задавал Ветрову солидные и приличествующие случаю вопросы: сколько лошадиных сил у мотора, какую скорость развивает автомобиль и тому подобное. Ветров отвечал вежливо и в то же время расслабленно. Несмотря на то что солнце было неярким, он не снимал тёмные очки, и пассажирам было понятно, что ношение очков – профессиональная привычка опытного разведчика.

Они смотрели на него с огромным уважением и помалкивали, все, за исключением Саши. По наивности Саша поверил, что Ветров занимается историей индейцев, и терзал его вопросами об ацтеках и пернатом боге Кецалькоатле. Ветров кое-что об этом знал, но часто путался, а Саша, как назло, лез в дебри и не отставал. Ветров выкручивался и в который раз обещал себе перечитать учебник по истории Америки.

Они выехали на скоростную дорогу, и Саша наконец притих. Небо очистилось. По прямым и ровным дорогам двигались сотни автомобилей. На востоке засверкало солнце, на западе зарозовели мосты, а за ними, у горизонта, вспыхивали и стреляли отражениями небоскрёбы.

Воспитанный советской пропагандой Коньков смотрел на все эти красоты с подозрением. Он заранее думал, что в Нью-Йорке большинство жителей – бедные, задавленные нищетой люди, однако улицы были полны прохожими, выглядящими хотя и буднично, но довольными жизнью.

Разведчик Ветров в