Юле оставалось только захлебнуться от возмущения, поражаясь изворотливости мужа. Это она придирается-то? Она?!! Ну и выдал.

— Ладно, закроем эту тему, а то и, правда, поссоримся, — заявил благосклонно Глеб, поглядывая в окно. — Я завтра уезжаю в командировку. На сколько дней — ещё не знаю. Скорее всего, до пятницы. Приготовишь легкий перекус и парочку рубашек, хотя не уверен, что они пригодятся там, начальство-то всё равно остается тут.

Стоп! Как так? Да Осинский в жизнь не ездил по командировкам. А если… Нет-нет! Гнать эту мысль как можно дальше.

— Какая командировка, Глеб? — постаралась унять дрожь в голосе, параллельно выстраивая в голове алгоритм действий. — Ваши объекты у нас в городе, зачем уезжать куда-то, я не понимаю?

— Если бы ты меня внимательно слушала, — прозвучало укоризненно, — то была бы в курсе объединения нашего управления с двумя районными. Я, между прочим, рассказывал об этом в пятницу.

Хоть убейте, а что-то не припоминала. Но оно, конечно, и не мудрено. В голове в последнее время столько всего намешалось, что мысли текли в своем русле и ни в какую не хотели улавливать царившую вокруг атмосферу.

— Хорошо, поглажу, — пробормотала заторможено, коря себя за невнимательность. — И позови Сашу, у меня уже всё готово.

Глеб ещё с минуту посидел за столом, придирчиво рассматривая её лицо, а потом нехотя поднялся.

Именно в этот момент затрезвонил прикрепленный к стене стационарный телефон. Так резко и оглушающее, что Юля от неожиданности едва не выронила из рук заварник. Просто телефонный звонок, мало ли, кто это мог быть, но в позвоночник, словно тысяча иголок вонзились.

— Да! — поднял трубку Глеб, находясь в этот момент возле телефона. — А кто её спрашивает? — нахмурил светлые брови, мазнув по Юле колючим взглядом.

Пауза. Тягучая. Удушливая. Потом в трубке зазвучал женский голос, и у Юли отлегло от сердца. Нашла из-за чего пугаться.

— Ааа, понял. Приятно познакомится, а я — Глеб, её муж… Вы не поверите, но мы только-только разговаривали о вашей дочери. Рад, что с ней всё хорошо.

Юля тут же догадалась, кто это и нервно сглотнув, и протянула руку, требуя передать ей трубку, но Глеб неожиданно подался назад, предупреждающе выставив вперед свободную руку.

— …Да вы что?!!… Конечно горжусь. Разве можно не гордиться такой женой?.. — свирепо заиграл скулами, буравя её тяжелым взглядом.

А Юля уже обмерла, чувствуя, как стремительно нарастает в висках пульсация и темнеет от ужаса в глазах.

— …Ну что вы! Он нам ещё не родственник, но упорно пытается им стать… — клацнул челюстью, и с такой силой сжал трубку, что побелели пальцы. — Нет, она сейчас не может подойти… Угу… Я обязательно передам, — процедил сквозь плотно стиснутые зубы и повесив трубку, окатил Юлю таким презрением, что у той от страха всё поплыло перед глазами.

Вот оно, то зловеще, притаившееся чувство, что не давало покоя весь вечер. Накрыло оно её с головой, сжавшись вокруг горла стальными тисками, отдавшись в груди тупой болью.

— Я всё объясню, — выставила вперед руки, пятясь к плите. — Только выслушай меня. Пожалуйста, Глеб…

Ответом ей послужил брошенный через всю кухню стул и звон разлетевшейся вдребезги посуды.

— Объяснишь? — процедил зловеще Глеб, накручивая по кухне круги. — Ну, давай, объясняй! — видно, что сдерживался, как только мог, и от этого на виске вздулась пульсирующая венка, вторившая неистовым ударам сердца.

Юля вжалась в газовую плиту, едва не наседая на горячие конфорки и обхватив голову руками, вздрагивала от словесных пощечин. Страх, шок, растерянность. В голове — полная анархия. Ни черта не разобрать. Только и могла различить, что бешеное сокращение сердца и перехваченное от ужаса горло. Язык прилип к нёбу, во рту пересохло, а по спине градом катился пот, так что было не до объяснений.

До боли знакомая обстановка и нервное перенапряжение. Это было. В прошлом. Знала, помнила, как сие действие происходило с отцом. Если сейчас начнет оправдываться или вообще разрыдается — сделает только хуже. Это как торнадо, которое нужно переждать не высовываясь, спрятавшись в надежном укрытии, иначе, одно неверное движение — и может зацепить.

Однако Глеба её молчание распаляло ещё больше. Он обхватил сжатый кулак напряженной ладонью и, запрокинув голову, протяжно выдохнул.

— Что ты молчишь? Язык проглотила? Я же спросил тебя: откуда деньги, а ты мне что сказала, м? Что не интересовалась? Ты врала мне в лицо, Юля. Признайся, тебе в кайф делать из меня дурака? Я похож на дебила?

Его грудь тяжело вздымалась. Руки то сжимались, то разжимались, являя собой угрожающее зрелище огромных кулачищ. Неужели ударит? Хотя… в тот момент она хотела этого. Пускай бы ударил и согнал на ней всю ненависть. На ней, не на Дудареве. Сама виновата. А ещё она надеялась, что сей "выпад" придаст ей смелости рассказать о произошедших в ней изменениях. Станет тем самым толчком, на который она не может решиться вот уже второй месяц.

— Я тебя предупреждал не подходить к нему? Предупреждал или нет? По-хорошему просил, а ты?!.. Бл-я-яядь… — взвыл, рассекая руками воздух. — Моя жена — попрошайка!

Юля втянула голову в плечи, продолжая упрямо молчать. Пускай проорется, выпустит пар, а там и она выскажется, но последняя фраза заставила вскинуть пылающее от стыда лицо и холодно возразить:

— Я — не попрошайка! И пускай идея была не моя — я не жалею, что пошла и попросила у человека помощи. В этом нет ничего смертельного и постыдного. Я бы сделала так для любого из нашего окружения.

Глеб пораженно замер, не ожидая от неё такого противостояния. Ну да, он ведь думал, что она бросится к нему в ноги с покаянием и будет слёзно вымаливать прощение.

— У той девочки есть родители, — взбеленился Глеб после минутного ступора. — Какого хрена ты там нарисовалась? Тебе больше всех надо?

Что уже сейчас пить «Боржоми»? Внедряться в подробности и рассказывать, как она не хотела идти, а Танька настояла, сославшись на мнимое «родство», уже не имело смысла. Да и Глеб не стал её слушать. Вон, стоит перед ней с налившимися кровью глазами и нервно пляшущим вдоль шеи кадыком. Одно неверное движение — и разорвет на хрен. Какие к черту тут объяснения?

— Я не собираюсь вступать с тобой в пререкания. Если ты не понимаешь, что такое дружеская помощь — это не моя вина. Я виновата лишь в одном — что не рассказала обо всем сразу. Больше ты от меня ничего не услышишь.

— А я смотрю, ты изменилась, — криво усмехнулся Глеб, пораженно качая головой. — Раньше такой не была. Вышла на работу и всё, стала независимой?

— Угу. Наконец-то. А то сколько не порывалась вернуться на прежнее место — вечно слышала одно и то же: Сашка маленький, ему мама нужна. А у меня сложилось впечатление, что это ты нуждаешься в мамочке.

— Я? — пораженно ткнул себя пальцем в грудь, словно она сказала несусветную чушь.